Он не брезговал этим способом передвижения, как лучше всего позволяющим заглянуть в внутреннюю жизнь посещаемой страны.
Вечерело и Нильсен спешил добраться засветло до заранее намеченного селения, где, как ему указали, было нечто вроде гостиницы.
Достигнув цели и переговорив с хозяином, он получил в свое распоряжение комнату и весьма скудный ужин.
За это время торопливая южная ночь уже успела набросить на все свое густое покрывало.
Прежде, чем лечь в постель, Нильсен, по установившейся у него привычке, совершил обход своего помещения. Это была обширная, почти лишенная мебели комната; единственным украшением выбеленных известью стен был какой то женский портрет. В первую минуту Нильсен не обратил на него внимания; но когда он, несколько время спустя, уже лежа в постели, курил, регистрируя мысленно впечатления дня, свою последнюю перед сном папиросу — свет зажженной им спички упал непосредственно на портрет и Нильсен с изумлением убедился, что перед ним незаурядное произведение искусства.
Зажегши свечу, он провел добрых четверть чеса перед портретом.
Это была по типу и по костюму несомненно испанка.
Мастерство художника проявилось особенно в придании глазам необычайной живости.
Одаренный художественным чутьем и сам недурной художник, Нильсен крайне заинтересовался портретом.
Посидев несколько у открытого окна, в которое вливался легкий аромат валенсианской ночи, Нильсен вернулся в постель, но, несмотря на усталость, вызванную продолжительной ходьбой, он заснул не скоро; его как бы заворожили эти чудесные, блистающие негой желания глаза портрета.
Мысли его приняли необычное направление и им овладело неприятное чувство нарушенного душевного равновесия.
Когда на следующее утро Нильсен рассмотрел портрет более детально, впечатление оказалось несколько бледнее вчерашнего.
Сырость и мухи сделали свое дело, а времени для них было более чем достаточно, так как, по всем признакам, портрет был написан давно.
Нильсен полюбопытствовал, нет ли подписи; вместо таковой оказалась две буквы — О. Н.; это совпадение с его собственными инициалами прибавило звено к интересу, который возбудил в нем портрет.
Позвав для расчета хозяина гостиницы, Нильсен, между прочим, спросил кого изображает портрет.
— Мне говорили, сударь, что это Хуаннита, Хуаннита Паляфокс, но так ли это, я доподлинно не знаю.
Вот все, что мог добиться Нильсен от прозаического трактирщика.
Ближайшей целью Нильсена было посещение Сагунта[4]. Именно здесь впервые ярко вспыхнули искры пожара, охватившего беспечного до сих пор туриста.
Непонятным образом, впечатление виденного в сельской гостинице портрета выросло в потребность видеть его еще, более того, иметь при себе.
С большой лишь натяжкой смог гордившийся своей невозмутимостью Нильсен объяснить странную потребность степенью художественного впечатления, произведенного портретом.
Чтобы покончить с непривычным состоянием духа, он решил приобрести портрет.
Не раздумывая более, он нанял повозку и через некоторое время уже вел переговоры о покупке с владельцем портрета.
Совершенно не ожидая того, Нильсен наткнулся на препятствие.
Хозяин гостиницы, несмотря на предложение довольно крупной суммы, отказывался продать портрет.
Его рассуждения были малоубедительны, но решение твердо. Картина, мол, много лет висит на месте, она досталась еще прадеду и тому подобное. Словом, дело не ладилось.
Тогда Нильсен нашел другой исход. В его багаже туриста-художника находилось все необходимое и он решил скопировать портрет.
Наняв комнату на неделю и заплатив, в угоду трактирщику, деньги вперед, он принялся за дело.
Обычно Нильсен работал медленно, но на этот раз, к некоторому его изумлению, работа спорилась необычайно; краски ложились уверенно, портрет, до мелочей схожий со всеми оттенками оригинала, но более живой, был готов в три дня.
Когда пришедший проводить уезжавшего Нильсена хозяин гостиницы увидел копию, он не мог удержаться от удивленного восклицания.
Нильсен, и довольный и как то расстроенный всей этой историей с портретом, поспешил, не вдаваясь в разговоры, распроститься.
Следующим пунктом в маршруте Нильсена была Сарагосса.
Этот, и поныне горделиво выглядящий город, произвел на него особенное впечатление; ему все время казалось, что он бродит по знакомым местам и его не покидало чувство чего-то уже пережитого в стенах старого города.
Кстати сказать, теперь это был уже несколько иной Олаф Нильсен; впечатлительность и чуткость к совершающемуся и к запечатленному в мировой картине незаметно пришли на смену прежнему равнодушному созерцанию жизни и ее явлений.
К тому же занявший уже видное место в переживаниях Нильсена портрет Хуанниты Паляфокс заявлял о себе в Сарагоссе настойчивее, чем в предшествующие дни.
Манящие, греховные глаза портрета не давали Нильсену покоя в течении всего дня и, фантазируя вечером перед роковым для него изображением красавицы, он впал в состояние, когда эротические образы положительно заполонили его воображение.
Наступила первая ночь, проведенная Нильсеном в Сарагоссе; ночь воплощения; ночь сбывшейся мечты.
Нильсен не смог бы с уверенностью сказать, была ли это сонная греза или подлинная действительность, так фантастично, но вместе с тем так реально было все происшедшее.
Хуаннита Паляфокс, во плоти и крови, провела с ним, в его постели, эту ночь, полную страстных наслаждений.
Ее явление, вернее, материализация находилась в прямой связи с портретом.
Нильсен помнит, как освещенный бледными лучами луны портрет стал как бы тускнеть, расплываться, но вместе с тем, казалось, он начал фосфоресцировать; излучения увеличивались, сгущались и вскоре приняли форму столба, закрывшего совершенно портрет.
В комнате повеяло холодом. Прошло еще несколько времени и пораженный Нильсен увидел в непрестанно изменявшихся очертаниях явления контуры женского тела; еще немного, и он различил в лице призрака черты Хуанниты.
Потрясенный до крайности, он не имел времени даже вскрикнуть, как ощутил на себе прикосновение нагого женского тела; гибкие руки обхватили его со всем пылом страсти; нежные, несколько холодные губы впились жадным поцелуем в его уста.
Да, это была Хуаннита — такая, какой он ее себе представлял в своих мечтах.
Подхваченный, унесенный потоком страсти в ее величайшем напряжении, Нильсен позабыл обо всем и не помнит как миновала ночь.
Он проснулся поздним утром, утомленный безмерно, разбитый физически и нравственно[5].
