— Аббат… там… — проговорил наконец старик, и показал для верности рукой. Зубы у него были хуже некуда — половины не хватало, оставшиеся потемнели, сгнили, — и, казалось, униженно молили о щипцах зубодера.
Указанное направление соответствовало полученным от звонаря сведениям.
— Если бог действительно создал человека по своему образу и подобию, — несколько минут спустя произнес Бриссак, отличавшийся вольнодумством, — то надо признать, что во внешности господина Б. имеются весьма неприятные черты…
Д'Антраг промолчал. Затем лейтенант намекнул, что неплохо бы запомнить имя и дом Мари-Николь — он, Бриссак, дескать, охотно бы улучшил бы породу здешних мужланов на каком-нибудь сельском сеновале. Граф вновь ничего не сказал.
Они пришпорили коней и вскоре увидели домик, разительно отличавшийся от домов Сен-Пьера: небольшой, но уютный, аккуратно побеленный, с черепичной крышей.
А еще через минуту на пороге появился привлеченный стуком копыт Арман де Леру.
* * *
— Ты в письмах очень мало рассказал о предмете своей страсти, — сказал д'Антраг, наблюдая, как слуги устанавливают на улице походный стол и выгружают из кареты многочисленные припасы. — Кто она и кто ее родители, о которых ты мельком упомянул?
Граф был несколько удивлен — никаких признаков безумной, страстной влюбленности, столь явно сквозившей в письмах, молодой аббат не проявлял.
— Ее родители… — задумчиво повторил Арман. — Вообще-то ее отец дворянин…
— «Вообще-то» означает, что он из новоиспеченных? — уточнил Бриссак. — Фи-и-и…
Д'Антраг — чьи предки-графы ходили еще в крестовые походы — улыбнулся самыми кончиками губ. Род перигорских де Бриссаков был возведен в дворянское достоинство тоже не так уж давно, во времена религиозных войн.
— Именно так, — подтвердил Арман. — Причем дворянство дедом Сандрийон получено за подвиг, достойный внесения в исторические анналы, — за излечение застарелого геморроя у самого герцога д'Аржансона!
— Если бы в геральдической комиссии сидели честные люди, — немедленно подхватил Бриссак, — то центральное место в новом гербе занимало бы седалище военного министра!
Граф взглянул на Армана де Леру с легкой тревогой — как он отнесется к весьма вольной шутке приятеля? Все-таки речь идет об отце возлюбленной…
Арман остался совершенно спокоен. Более того, продолжил рассказ о родне Сандрийон в столь же фривольном тоне:
— А ее мачеха в первом браке была баронессой — и теперь спит и видит, как бы вернуть баронскую корону на дверцы кареты. Выхлопотала для своего благоверного место главного лесничего принца де Рогана — здешний лес принадлежит ему, вы не знали? Неподалеку отсюда по дороге на Бельви расположен один из замков принца, и раз в год, летом, он дает бал для верхушки местного дворянства…
После этих слов господин аббат тяжело вздохнул.
— Ба! Кажется, я понял, в чем дело! — вскричал Бриссак. — Принц Роган давал этим летом бал — и не счел фамилию де Леру относящейся к верхушке дворянства?!
— Бал состоится сегодня, — сухо ответил Арман. — И дело совсем не во мне… Сандрийон, окончательно потеряв голову от бредней тетки, собралась туда… Без приглашения.
— Едва ли ее пропустят дальше ворот парка, — сказал д'Антраг. — Роганы любят держать в услужении титулованных людей, подчеркивая своё исключительное положение среди французских дворян. Но за ровню их никогда не призн<А>ют.
Бриссак сегодня был явно в ударе и продолжил блистать проницательностью:
— Полноте, граф! Дружище Арман опасается обратного — что его возлюбленную пропустят, не так ли? У де Рогана, например, двое молодых сыновей… Принцы ведь женятся на простолюдинках лишь в сказках, а вот делают их содержанками сплошь и рядом!
Арман ничего не ответил, и упорно молчал до того момента, когда трое друзей уселись за стол. Тогда он произнес с горечью:
— У меня, не знаю отчего, есть нехорошее предчувствие: я не увижу больше Сандрийон… А ведь всё так удачно складывалось… Я рассказал ей о своем брате-близнеце, — дворянине, чистом душою и сердцем, к тому же не женатом… Нашел священника, готового за деньги обвенчать хоть магометанина с картезианкой… Снял очень миленький домик в Монбазоне… Будь проклят Роган с его балом!
Граф д'Антраг решился наконец высказать томившее его сомнение:
— Прости меня, милый Арман, но… Мне показалось, что в письмах ты демонстрировал несколько иные чувства — и несколько иные намерения — в отношении своей избранницы. Мы, твои друзья, даже опасались, что…
Граф не договорил — аббат рассмеялся, на удивление заразительно и весело.
— Ох, извини, любезный Анри… Неужели и в самом деле можно было решить, что я потерял голову от прекрасной селянки? Что же, тем лучше! Всё гораздо проще, друзья мои… Должен признаться, что питаю самые серьезные намерения прославиться на литературном поприще, — а времена, когда можно было проложить путь в Академию косноязычными переводами Федра либо Саллюстия, к счастью, миновали. В изящной словесности наступает новый век, и новые книги будут занимать внимание читателей и критиков — наиболее близкие к жизни, к природе, к истинным взаимоотношениям между людьми…
— Значит, мне довелось стать первым читателем начальных глав «Писем из деревни»? — догадался граф. — Эпистолярного романа, сочиненного господином де Леру?
— Ну, не совсем так… — смутился Арман. — Ничего специально я не сочинял и не выдумывал… Просто описал имевшие место события несколько более литературно и возвышенно…
Бриссак почувствовал — или ему показалось, что почувствовал — в двух последних репликах некое глубинное напряжение. И он поспешил увести разговор в сторону:
— Арман, вы, наверное, отчаянно здесь скучаете без последних парижских новостей? Мне кажется, мы с графом сможем восполнить сей пробел. Дошла ли, к примеру, до ваших краев препикантнейшая история о новом любовнике мадмуазель Дютэ?
* * *
После пятой бутылки шампанского разговор о женщинах сменился разговором о делах магических и оккультных — хотя и прекрасный пол продолжал занимать в нем изрядное место.
— Любопытный случай произошел с девицей Ленорман, наделавшей столь много шума в Париже, — рассказывал Бриссак. — Учился с нами в военной школе один юнкер — нелюдимый, настоящий дикарь-южанин, не хочу утомлять вашу память его варварской фамилией… Утверждал, что он сын провинциального адвоката — может, оно и так, но я уверен, что еще дед этого малого был самым настоящим корсиканским banditto. Однажды — редкий случай — нам удалось вытащить его на воскресное гуляние на площади Дофина. Там выступала со своими гаданиями мадмуазель Ленорман. Мы сложились по несколько экю с человека, и Монборе заранее навестил девицу, рассказав ей, что надо предсказать нашему нелюдиму. Шутка удалась на славу! Малыш-корсиканец ходит теперь сам не свой — еще бы, услышал, что ему предстоит стать величайшим полководцем в истории и повелителем половины мира!
