– В пятницу после Благовещения исполнился ровно год, как они обвенчались в хрудимской церкви, – удивленно ответил Иржи.
– И за столько времени она еще не говорила тебе, что ни один Заруба из Здара не садился и никогда не сядет за императорский стол? Ты ничего не знаешь о предсказании великого Яна Жижки?
– Впервые слышу.
– Когда гетман Ян Жижка лежал на смертном одре в пршибиславском лагере, – принялся рассказывать Заруба, – он пожелал проститься со своими полководцами. Одного из них, Лишека Зарубу из Здара, моего предка, он подозвал к себе и сказал: «А, это ты, Заруба Лишек! Я узнал тебя по шагам». А потом добавил: «Мне не повезло. Я не довел до конца мое дело, но один из твоего рода, Заруба из Здара, будет не лисом, как ты, а львом. Он доведет до конца наше дело и восстановит святую чешскую свободу. Но запомни, Лишек, крепко запомни: он не должен брать ни крохи со стола императора, иначе удача отвернется от него, и на землю чехов придут кровь и горе!»
– А потом он отвернулся к стене и умер? – осведомился Каплирж.
– Да, потом он сразу же умер, – подтвердил Заруба.
– И с тех пор все Зарубы поступали именно так, как требовали эти пророческие слова? – Каплирж задумался. – Смотри, Петр, у нас в стране в каждой семье есть такие истории. Или моя бабушка не рассказывала мне о Каплирже, который упоил короля Вацлава Ленивого после того, как эти герои три дня и три ночи пили вдвоем в Старом Граде? А другой Каплирж, как говорят, убил последнего богемского дракона: этот зверек, должно быть, жил там, где теперь стоит Хопфен. Но если даже допустить, что твоя история – такая же святая правда, как само Евангелие, то это все равно не доказывает, что Жижка был пророком. Герой войны и свободы – да, с этим никто не поспорит, но что-то я никогда не слыхивал о том, что он был еще и пророком.
– Не забывай, Жижка тогда уже был слепым. Он потерял на войне сперва один глаз, а потом и второй, – объяснил Заруба. – Иногда Бог дает слепым пророческий дар, позволяя им видеть будущее духовным взором. И я верю в предсказание Жижки так же свято, как верили в него мой отец и дед. Я верю, что некоему Зарубе суждено возродить старую чешскую свободу, а может быть, и стать… Короче говоря, я не стану есть с императорского стола.
– Пусть будет, как ты хочешь, – ответил Иржи Каплирж. – Я-то не собираюсь спасать чешскую свободу. Я держусь другого: где мне играют, там и танцую, где предлагают – там и беру. Итак, с богом, Петр, встретимся вечером у меня в гостинице.
И с этим он ушел.
Теперь Петр Заруба пребывал в поистине скверном настроении. Он-то рассчитывал, что богатый Иржи пригласит его отобедать в своей гостинице – поступить иначе с родственником было бы просто неприлично. И вот что из этого вышло! Он и двое его товарищей вели общее хозяйство. Одна жившая по соседству добрая женщина согласилась обслуживать их кухню, но все равно с едой у них было весьма неважно. Приди он сейчас домой, он не нашел бы там ничего, кроме рубленого ливера в горчичном соусе с неизменным печеньем либо окропленных сливовым муссом и посыпанных тертым белым сыром пампушек. Оба эти простых блюда осточертели ему до тоски зеленой, ибо он с утомительной регулярностью получал их каждую неделю – ливер по четным, пампушки по нечетным дням.
Когда он спустился с моста через Влтаву, ему довелось проходить мимо уставленного обеденными столиками сада при гостинице. У калитки, улыбаясь и приветствуя его, стоял хозяин. Петр Заруба был человеком экономным и весьма неохотно отдавал свои деньги рестораторам. Но этот выглядел так, словно у него на уме было только благо его гостей, и, поймав на себе его приветливый и располагающий взгляд, Заруба подумал: «А, что там, не головой же я рискую! Один-то раз в жизни можно и раскошелиться». Остановившись, он спросил, что ему могут предложить поесть.
– Я еще не знаю, что там приготовили мои француз с итальянцем, – отвечал хозяин. – Но одно могу сказать пану твердо: будет четыре основных и восемь малых перемен, да к тому же перед десертом подадут блюдо-сюрприз. И за все это пану нужно заплатить каких-то три серебряных богемских гроша. Но это сущие пустяки за такой обед. Правда, пану придется полчаса обождать.
Богемский грош был не какой-нибудь завалящей монеткой, а увесистым звонким серебреником. Но за обед из двенадцати блюд, да еще с сюрпризом в конце, три гроша и вправду было недорого. А потому Петр Заруба вошел в сад и занял одно из мест за уже накрытым столом.
За столиками сидело еще восемь или девять гостей. Казалось, они хорошо знали друг друга, ибо были заняты мирной беседой и не выражали ни малейшего нетерпения по поводу необычно долгого ожидания еды. Так прошел почти час. Наконец хозяин подошел к столу Петра Зарубы и выразил желание лично обслужить столь высокородного пана. Через минуту он принес первое из обещанных двенадцати блюд и сказал:
– Пану это должно понравиться. Тонко приготовленный суп из дичи, называемый potage chassieur[9].
После супа он подал две различные яичницы. Первая была приготовлена по-крестьянски, вторая – с крошеным луком и травкой-купырем. Затем последовали молоки карпов с трюфелями и заливное из курицы.
После короткой паузы явилось роскошно сервированное хозяином первое из четырех главных блюд: фаршированная щука. За нею – фрикассе из почек, обжаренных в сале, с гарниром из спаржи в мясном соусе; за фрикассе – телячий язык и окорочек поросенка с молодым сладким горошком.
Петр Заруба с некоторым состраданием подумал о друзьях-студентах, которые сейчас набивали животы рубленым ливером или сливовыми пампушками. Он уже не сокрушался, что Иржи Каплирж не пригласил его в гостиницу, ибо лучше, чем здесь, вряд ли где-нибудь могло быть. Жареного фазана со сборным гарниром он уже только попробовал. А ведь за ним еще последовало обещанное сюрпризное блюдо: перепела на поджаренных ломтиках хлеба! В заключение же явились марципановые шарики в сахарной пудре, грозди итальянского винограда и острый венгерский сыр.
Петр Заруба уже несколько устал и за десертом начал подремывать. Он сидел и представлял себе: так вот, наверное, обедает аббат Страховского монастыря по большим праздникам. Но, несмотря на одолевшую его сонливость, он сразу же узнал Иржи Каплиржа, который с красным от гнева лицом бежал мимо сада по улице, размахивая руками и отчаянно ругаясь вслух.
Он окликнул родича.
– Эй, Иржи! Заходи сюда, Иржи! Я здесь! Иржи остановился, вытер пот с лица, вошел в сад и, кивнув Зарубе, оперся руками о столешницу.
– Не ожидал увидеть меня так рано, Петр? – спросил он сумрачно. – Хорошо, что у меня есть человек, с которым можно поговорить! Я так зол на этих придворных сидельцев, что теперь уж, кажется, до самой смерти не перемолвлюсь с ними ни словом!
