— Кассандрушка!
Кровать черноглазой дернулась: не спала она!
— Кассандрушка, а что с тобой случилось? Как ты здесь?..
Быстрым и горячим шепотом черноглазка попросила Дину не звать ее Кассандрушкой. Но это было единственное имя, которое та услышала в отношении соседки, да еще и из уст лечащего врача.
— Как же мне тебя называть-то?!
— Меня зовут Аня. А случилось не со мной.
— А с кем?
— Со всеми!
Быстрым порывистым движением девчонка переместилась в изножье Дининой кровати. Даже в темноте ее глаза-черносливины сверкали, отражая редкие уличные огни.
— Почему все так страшно предсказуемы? — спросила Аня, когда нашла взглядом лицо собеседницы. — Это невыносимо. Вот вы представляете себе — знать, что этот человек скоро сделает тебе подлость, и он ее делает. А ты считал его другом и до последнего не хотел верить своему знанию… Если бы слепота помогла мне избавиться от этого, я выколола бы себе глаза… Но она не поможет…
— И поэтому ты резала вены?
Аня добрых две минуты молчала, сопя и нервно накручивая на указательный палец полу халата. Только потом она коротко кивнула и отвернулась в окно.
— Ты видишь будущее?
— Нет. Я не будущее вижу, а намерения людей. Вы знаете, эти намерения всегда сплетаются, разветвляются, множатся и в конце концов двигают время. Если представлять так, то они делают будущее, да… Но от одного человека зависит мало…
— У меня к тебе вопрос, Аня…
Дина привстала на локте и подперла голову ладонью. Это позволило ей обозреть две кровати соседок. Обе пациентки крепко спали, даже атмосфера над их телами сгущалась, становясь тягучей и сонной. Нет, если и наблюдали, то только не они!
— Я почувствовала, что ты что-то видишь. По твоему взгляду…
Девчонка напряглась всем телом, но слушала молча.
Порыв ветра со всей мочи грохнул металлическим наличником подоконника, и за двойным стеклом стало слышно в комнате, как загудела решетка, готовая, казалось бы, слететь с ржавых болтов и вывалиться в больничный двор.
Одна из женщин жалобно всхрапнула. Вторая даже не пошевелилась — ни разу за весь день!
Словом, ненужные свидетели ночного разговора не вышли из мира грез, и Дина продолжила:
— Что ты можешь сказать обо мне, Аня?
Вместо ответа Аня сорвалась с ее койки и нырнула в одеяльную пещерку на своей. Большего от нее в ту ночь Дина не добилась, только, уже задремывая, услыхала сдавленные рыдания и всхлипы, доносившиеся из-под подушки с кровати девчонки.
2 часть. И у могильных плит, и у святых песков…
— 1-
— Высочайшим повелением следует явиться…
Несказанно трудно просыпаться и ехать куда-то посередь вьюжной ночи да на исходе зимы, но между тем — и не отвертишься: «Высочайшим повелением…», вот ведь как…
Чуть замешкался Ольсар, при неровном свете масляной лампы разыскивая беспечно заброшенную невесть куда маску. Злые гонцы-возницы у порога ночлежки притопывали ногами в свежем снегу и кляли на чем свет стоит градское начальство, сюда их заславшее.
Тщательно спрятав лицо свое, пожилой сыскарь снял с комода лампу и напоследок оглянулся в дверях на временное пристанище в целях убедиться, что не забыл чего спросонья. Вот же власти Целенские — везде разыщут, да как животину из зимней спячки подымут! Никакого почтения к сединам Ольсара и к его прежним заслугам перед государством! Эх ты, жизнь кривая.
В комнатах первого этажа слышалась возня. Плач, беготня, ворчание и вздохи — те поближе; сдавленные крики и стоны — за дверями. Ольсар вспомнил, в чем дело: нынче с утра занесло в гостиницу семейку мелкопоместных дворян. Всей толпой понаехали, с челядью и сворой охотничьих псов. А среди них особенно выделялась конопатая, широкая, как двуспальная кровать, девица, жена молодого дворянчика, рыхлая, на сносях. Ох и отвратная баба, так уж Ольсару она не понравилась, больше них всех, из низов пробившихся и уже голос на гостиничную обслугу повышать смевших. А теперь, видать, опростаться вздумала, на беду хозяевам ночлежки. Ведь испокон веков верная примета работает: не будет счастья тому заведению, где приведен в исполнение самый суровый приговор в мире…
Проскочив мимо толпы, в коей все лениво, для порядка, бранили одного из виновников происходящего, Ольсар не глядел в белые маски: несмываемую мету накладывает вина, и пусть хоть тремя масками закроются, а отвечать придется всю жизнь, каждому. Серебряный океан огульно, зря не наказывает — знать, эти заслужили…
В сенях пахнуло чесноком и прелой соломой, а потом заструилось в раскрытую дверь ледяным щекочущим полотном дыхание зимы и ночи. А вдалеке, за оврагами, упивались подлунной песнью голодные волки.
— Поторопитесь, Ольсар! — гневно рявкнул один из гонцов, прыгая на козлы. — Сколько ждать вас можно?
Подогнув край плаща, тяжело завалился сыскарь в карету.
— Кто здесь? — вскрикнул он от неожиданности, когда кто-то ткнул ему спросонья локтем под ребро.
— Во имя всех богов! — жалобно воскликнули из темноты, но тут лошади дернулись, и оба пассажира с размаху повалились на заднюю стенку. — Ишь, возница лютует!
Садясь поудобнее, Ольсар потер ушибленную шею:
— А вы, доктор, тоже в Целению? — он пригляделся и смутно различил обрюзглый профиль старого знакомого — лекаря Лорса Сорла — который, пользуясь невидимостью в темноте, пренебрег маской. — Ох!
— Что это с вами? — с недовольством буркнул Сорл, кутаясь в шубу и натягивая на лицо белую ткань. — Стенки жестки? А я уж, почитай, день и половину ночи так еду…
— Да нет! Я грешным делом подумал… — сыскарь постарался отогнать подальше воспоминания о родах жены дворянчика.
— О чем это вы подумали? Сначала разбудит, потом, знаете ли, думает!
— Да пустое! Подумал — вас, доктор, тоже везут, так уж не решила ли наша месинара душу чью-то сюда привести… Да будут дни ее легки!
Лорс Сорл даже сна лишился.
— О чем вы таком говорите, Ольсар?! — срывающимся голосом проскулил он. — Себя не жалеете, так меня пожалейте! Такое о месинаре подумать — мыслимо ли?! Вы совсем не в уме!
Ольсар кивал — да, мол, не в уме, вот так, дескать, бывает, когда посреди ночи с постели сдирают без объяснений. Пантомима немного убедила доктора, и тот, прекратив шипеть на спутника, начал опять устраивать себе место для сна. Но сыскарь так просто отступать не собирался.
— Так что вам известно об этом, Лорс? К чему такая спешка?
Лошади дернулись еще раз и едва не сорвали колеса кареты с разъезженной колеи. И мигом позже справа взвился к туманной луне истошный волчий вой.
