— Здорово, — по-детски обрадовался Прошкин, уразумев, наконец, технологию нанесения портретного грима, и тут же понял, что поводов для веселья не так уж много, с тайной надеждой посмотрел на Корнева. Шеф был откровенно раздосадован.
— Прошкин, ну что за напасть такая на наше управление? Что не день, так какая-нибудь мерзость приключается! Ни конца, ни края им не видно — уж точно, что и в порчу, и в подел поверишь…
— Это все после той проклятущей сущности из Прокопьевки началось… ну которая выла и по ночам летала… И зачем только мы в тот скит полезли… — поделился Николай давно мучившим его тайными опасением.
— Да не расстраивайся ты так — мало ли мы все глупостей делаем… Давай к вопросу конструктивно подойдем…Что там твоя магия советует сделать в таких случаях?
— Шутите, Владимир Митрофанович, — обиделся Прошкин.
— Да уж какие тут штуки, — Коренв кивнул в сторону чемодана и снова отер со лба пот. — Ты бы напряг ум, Николай, ну ведь не может быть, чтобы не было подходящего заклинания или заговора…
Прошкин стал рыться в закоулках памяти — он действительно совсем недавно видел нечто подходящее к случаю: то ли «вернуть удачу», то ли «перевернуть удачу». А вычитал он этот замечательный способ в записках достойного комдива Деева, что хранились в папке с надписью «Магия в быту». Ритуал был доступный — не требовал ни церковных культовых предметов вроде крестика или свечи, ни произношения молитв — словом, мог быть исполнен даже руководящим работником или челном партии без всякого ущерба для его идеологической чистоты!
— Надо снять ту рубаху, что на тебе надета, и трижды вывернуть со словами «Что бы мне густо, а тебе пусто», затем снова надеть и не снимать, пока луна не взойдет высоко, и уже к утру вы почувствуете, как душевный упадок сменяется радостью, а ситуация разрешается к вашей пользе, — вдохновенно процитировал Прошкин по памяти и замер, ожидая привычной выволочки за свои «идиотские суеверия». И только сейчас действительно осознал, насколько скверный оборот имеет ситуация, потому что…
Его несгибаемый, решительный и политически грамотный начальник резко стащил с себя гимнастерку и принялся ее выворачивать, четко выговаривая заветную формулу. Правда, в третий раз он прибавил к ней не предусмотренную автором и совершенно непечатную часть, относящуюся к тем, кому должно стать «пусто». Но сделал это так эмоционально, что Николай не сомневался — после такого энергетического посыла ритуал сработает наверняка!
Чтобы скрасить ожидание восхода луны, Корнев отправил сунувшегося было в ординаторскую фельдшера Хомичева в столовую Управления за ужином, наставив прихватить у него в кабинете бутылку водки. И принялся рассуждать о происхождении чемодана и его вредоносного содержимого.
— Тут, Николай, чтобы разобраться, надо выяснить, в чем истоки сегодняшней ситуации.
Отправной точкой сегодняшних бед сотрудников Н-ского УГБ Владимир Митрофанович считал тот исторический день, когда профессор фон Штерн отыскал среди руин и камней древнего монастыря рукопись Странника. Не будь рукописи — его талантливому ученику Иржи Ковальчику никогда не удалось бы установить, где же находится то удивительное место, к которому с завидным упорством стремился это загадочной пилигрим. А затем поделиться результатами своих и чужих изысканий с другими любителями таинственных ритуалов и старинных записей, запечатленными на фотографии «Клуба христианских странников» в 1912 году. Благородные странники даже снарядили в указанное место настоящую научную экспедицию, ради счастья участвовать в которой чахлый приемыш профессора фон Штерна — Дима Деев — едва не снес эспадроном голову наивному корнету де Лурье. Саму экспедицию и ее результаты по каким-то причинам держали в глубокой тайне — даже от ближайшего сподвижника-организатора Иржи Ковальчика.
Отчего самого Иржи не приняли в члены «Клуба странников» — злодейка — история умалчивает, а он сам, учитывая его коматозное состояние, вряд ли сможет объяснить. То ли он был слишком худородным, то ли вообще не был христианином…
Но даже если Ковальчик происходил из мещан или инородцев, упорства ему было не занимать. Да и деловой хватки тоже. Он сам отправляется в путешествие за разгадкой древней тайны, да еще и за средства первого в мире социалистического государства. Увы, вместо желанных сокровищ он находит жестокое разочарование — следы экспедиции фон Штерна. Сломленный, он решает бежать за границу — благо в тогдашнем Туркестане о границе можно было говорить весьма условно. Многие участники той, 1924 года, экспедиции, разделяли план руководителя. А от двух излишне «идейных» — комиссара Савочкина и Леши Субботского — решили избавиться, отправив с военкомовской бумагой прямиком в занятое местным курбаши селение. Так родился миф об исчезнувшей экспедиции, а гражданин СССР Иржи Ковальчик превратился в европейского господина Ульхта. В дальнейшем этот новоявленный господин повстречал кого-то из прежних советских знакомых и под влиянием компрометирующих фактов, а так же своей беспринципности стал агентом советской военной разведки.
— Логично? — завершил Корнев рассказ.
— Очень! — Прошкин признавал: даже многоумный отец Феофан не восстановил бы истории событий с такой логической безупречностью!
— Ну что же, Николай, пора тебе делать самостоятельные выводы! Излагай в свете новых фактов, откудова, по-твоему, взялся этот трижды клятый чемодан?
Прошкин, сознание которого прояснилось благодаря произведенному начальником ритуалу или просто от приема горячей пиши — Хомичев уже приволок из столовой ужин в блестящих больничных судочках, — успел разработать вполне приемлемую версию. Не подлежит сомнению, что некоторые офицеры из числа изображенных на фотографии клуба «Странников» проживают сейчас за рубежом. Они знакомы с научными достижениями профессора фон Штерна, а также владеют информацией, что Ковальчик — Ульхт — его талантливый ученик. Факт исчезновения Ульхта — популярного в эмигрантских кругах персонажа, — конечно же, мог насторожить их, и коварные враги решились отрядить в Россию эмиссара, чтобы перехватить результаты изысканий фон Штерна до того, как они станут достоянием Советского государства. Чтобы получить советские документы и деньги, они связались с располагающей большим количеством качественных фальшивок и разнообразной информацией об СССР подрывной организацией — скорее всего, так называемым РОВС — российским объединением военных союзов…
Корнев досадливо перебил увлекшегося собственным построением Прошкина:
— Что ты за человек, Николай, ну не хочешь в реальности жить, хоть плач! То ведьмы у тебя летают, то шпионы за каждым углом притаились! Ну, с чего ты взял, что тут РОВС замешан, будь он трижды неладен!
— Нет, не обязательно, конечно, РОВС, — вынужден был согласиться с начальством Прошкин, — может, и другое объединение белоэмигрантов… Я ведь как считал, Владимир Митрофанович: похитить эти бланки в процессе производства не могли — и номера, и серии у них не подряд идут, а разные, за несколько лет. Значит, надо признать, что документы эти, — он кивнул в сторону опасного чемодана, — изготовлены на высоком полиграфическом уровне, в стационарной типографии — такого качества в кустарных условиях не добьешься. Я и подумал, что настолько профессиональную типографию можно только за рубежом оборудовать!
Корнев посмотрел на сотрудника с интересом:
— Значит, есть добротная типография. Можно в любой момент напечатать подобных банков во множестве. Тогда ответь мне, Николай, на один простой вопрос: зачем было иностранному шпиону все это крайне опасное хозяйство отдавать на хранение такому неуравновешенному субъекту, как Мазур, вместо того чтобы попросту уничтожить?
Прошкин на минутку задумался, но так и не нашел подходящего ответа. А Владимир Митрофанович продолжал его экзаменовать:
— Или еще скажи: почему же в такой замечательной зарубежной типографии не додумались изготовить бланков удостоверений сотрудников НКВД?
— Может быть, у этого шпиона и было такое удостоверение — просто он носил его при себе, а фотографии и бланки не успел уничтожить, потому что… физически не мог этого сделать — например, был задержан или умер…
— Да если бы был хоть мало-мальски подходящий задержанный или тело — мы наверняка знали бы! Ведь получаем отчеты и от милиции, и от больниц обо всех подозрительных лицах, которые туда поступают! — Николай Павлович очень явственно представил охолонувшее тело первого Борменталя, которого для удобства именовали Генрихом, и подумал, что обнаружить его труп действительно было бы неплохо, а начальник продолжал: — Ох, Прошкин, у нас в этой истории просто катастрофа какая-то с мертвецами. Всего-то навсего один полноценный труп — человека, известного как фон Штерн. И тот в реке утоп, без всяких признаков насилия. В остальном — торжество гуманизма. Господин Ульхт жив, хотя лежит в коме. У отравленного товарища Баева здоровье поправляется так, что волосы растут с невиданной скоростью, а еще один почетный покойник шастает по городам и весям и раздает страждущим детские книжки! — после этой разгромной речи Корнев перешел к предметам более оптимистичным: — А ведь умеем работать! Вспомнить хоть историю с любовскими сектантами… Ты тогда как дополнительные паспорта для секретных сотрудников получал?
