Женщина шла и экономила каждое движение. Перекресток она пересекла наискосок. В парке прошла прямо по газону.
Наконец она остановилась перед высоким зданием с казенными занавесками на окнах. Подняла голову, сразу нашла глазами полуоткрытое окно на четвертом этаже.
Оттолкнуться и… Нет. Нельзя.
И она обошла это здание, и вошла в неприметную дверь, и спустилась в подвал, и долго шла каким-то коридором, и выбралась на лестничную клетку, и поднялась на четвертый этаж пешком, хотя лифт здесь не выключали всю ночь. Но шум лифта мог привлечь внимание.
Она вошла в двухместную палату.
Одна постель была аккуратно убрана. На другой лежал человек лет тридцати, запрокинув голову, чуть заметно дыша. Рядом стояла капельница.
Ведьма взглянула на заотстрившееся лицо этого человека с влажной прядью темно-русых волос на лбу, на бледное любимое лицо, подошла, стала на колени и положила руки на грудь под больничной рубахой с лиловыми метками.
Всю силу, и свою, и того безымянного, брошенного ею в сарае, она вливала в обессилевшее, уставшее бороться со смертью тело, не допуская ни одной мысли, кроме мысли о спасительной силе. Ее должно было хватить! Ее было меньше, чем в прошлый раз, но должно было хватить!
Когда, открыв на секунду глаза, она убедилась, что синие тени уходят с любимого лица, мысль промелькнула, коротенькая, словно понимающая недопустимость сейчас долгих и плавных мыслей: «На сей раз успела…»
Когда он открыл глаза, она уже не в силах была пошевельнуться – отдала все… Руки отяжелели, она и рада была бы убрать их с его груди, но никак не получалось.
– Это ты? – спросил он. – Как ты сюда попала, карантин же! Ты чего на коленях? Встань!
– Мне так нравится, – ответила она, боясь, что не услышит собственного голоса, однако он звучал, хоть и совсем слабо. – Как спал? Что тебе снилось?
– Чушь снилась. Во сне я чуть не умер. Такое ощущение, будто жизнь выходит из меня через две дырки – и угадай где! Возле подмышек. А потом жизнь вернулась через эти же дырки. Я совершенно четко ощущал это.
– Дырки в подмышках? Логика сна! – ответила женщина.
Не в состоянии удержать голову, она прилегла и ощутила щекой жар больничной простыни, которой полагалось быть холодной…
– Наверно, я умру во сне, – помолчав, сказал он. – Ну и что же, ничего страшного. Это безболезненно. Если это со мной случится, ты знай, что мне не было больно. Хорошо?
Она хотела ответить, как было между ними принято, в комически-ворчливом духе, но для этого неплохо было бы хотя бы видеть глаза собеседника. А она не могла сейчас смотреть ему в глаза, и не только из-за слабости.
– Удивительно, как тебя пропустили.
– А я через подвал. Вот когда тебя прооперируют и переведут в реанимацию – тогда будет труднее.
– Да, главное – дотянуть до операции, – согласился он. – А что так рано?
– Почувствовала, что тебе плохой сон снится. Нет, правда. Обыкновенная телепатия.
– Ты очень боишься, что я умру? – спросил он.
– Не говори глупостей. Пока я люблю тебя, ты не умрешь, – ответила она.
СЕРГЕЙ ЖИГАРЕВ
Отцы и овцы
Где, укажите нам, отечества отцы…
Александр ЧацкийЖарким летом 1860 года, в один из августовских дней, экипаж без фамильных гербов и знаков почтовой службы остановился у придорожного кабака, манящего пешеходов и проезжих размашисто намалеванным на вывеске обещанием утолить голод «быстро, вкусно, недорого». Это традиционное заклинание неизбежно встречалось каждому, кому довелось узнать ухабы и ямы российских дорог. Сидящий в карете путешественник таких достопримечательностей знал в избытке, но сейчас он велел кучеру сделать остановку, ведомый то ли чутьем на вкусные обеды, то ли внезапно пробудившимся аппетитом.
После того как осела пыль, поднятая копытами и колесами, из экипажа вышел молодой человек щеголеватого вида, и, случись здесь оказаться случайным зевакам, он непременно переменил бы тему их разговора с ходовых качеств кареты и пункта ее назначения на собственную персону. Внушительного роста и, как говорят в народе, косой сажени в плечах, молодой человек был облачен в костюм заграничного фасона и шляпу, должно быть, модную в иных краях – иначе объяснить ее наличие в гардеробе было никак невозможно. Путешественник чувствовал себя в модном европейском платье еще неловко, отчего движения его имели нескладный характер, однако об опрятности внешнего вида заботился и потому выбрал путь к месту предполагаемого обеда не самый короткий, но самый чистый. Преодолев его в несколько размашистых шагов, молодой человек распахнул дверь и вошел внутрь.
Вопреки ожиданиям, в доме стоял полумрак того распространенного вида, что сопутствует тайным сборищам и подозрительным лицам чаще, чем здоровой и вкусной пище. В тесном пространстве между стойкой и стенкой помещалось несколько дощатых столов, сейчас сдвинутых вместе и уставленных штофами разной величины. Сидевшие мужики были увлечены не столько питием, сколько спором, что путешественнику, пусть и вернувшемуся совсем недавно из-за границы, показалось сначала странным, а затем подозрительным.
Он не стал ждать, когда глаза привыкнут к слабому освещению, и, подойдя к стойке, окликнул, громко и властно, хозяина. Мужики изучающе смотрели на него и ждали – кто с любопытством, а кто уже и с нетерпением – того, что произойдет дальше.
Трактирщик не спешил выйти к незваному гостю, и тот перевел взгляд на уже смолкнувших спорщиков.
Верховодил ватагой старик, выделяющийся среди прочих седой курчавой бородой неухоженного вида, которая закрывала пол-лица. Из-под сросшихся широких бровей с вызовом глядели небольшие карие глаза, утомленные не то пережитым, не то содеянным; косой шрам от сабельного удара шел от левого уха, скрываясь под бородой.
Подле старика на лавке лежал мальчик. Спокойная поза выдавала в нем спящего, ничуть не потревоженного шумным застольным спором, разве что босые ступни время от времени заметно вздрагивали, будто мальчуган спотыкался во сне. Мужики, числом не более десяти, сидели за столами, уважительно освободив вокруг своего предводителя место. Одеты они были бедно. Впрочем, изношенная – местами до лохмотьев, местами до дыр – одежда их не тяготила. В отличие от пристального взгляда незнакомца.
Словно для острастки небольшой мужичок дикого вида и татарской наружности тайком от старика и прочих сотрапезников показал гостю из-под скатерти нож. Дело шло к забавам, касающимся не пищеварения, а кровообращения. Иной мог бы удивиться столь дерзкому поведению черни и поставить ее на место или поскорее уйти, чтобы избежать неприятностей, но молодой человек придерживался широких либеральных взглядов.
