- Добро пожаловать, - сказал он, и рассмеялся снова, на каждом его плече, свернувшись, сидело по пиявке, их сородичи ползли вниз по его вытянутой руке. Он весь был окружен этими созданиями. - Не могу выразить, как я счастлив, что вы присоединились к нам. Вы наши почетные гости... Ведь это же ваши поминки.
Ребекка смотрела на него широко открытыми глазами, замерев на месте и не в силах вымолвить ни слова, но Билли шагнул вперед и громко спросил:
- Ты же его сын, так? Или внук.
Ребекка тут же поняла, о ком говорит ее напарник, и сама не заметила, как кивнула, соглашаясь.
"Конечно же... ”
- Правильно, - отозвался молодой мужчина, широко улыбнувшись, и его улыбка была поистине дьявольской. - В некотором смысле, я и тот, и другой.
Его руки чуть дрогнули, словно он собирался пожать плечами, и изменились, по телу пробежала волна трансформации, выглядевшая, будто спец эффект в кино. Длинные, темные волосы стали короче, поседев на глазах, а черты молодого лица стали старческими, изборожденными морщинами и складками, глаза его также изменили цвет, а зрачки стали шире. Буквально через пару секунд он уже не был молодым мужчиной, но улыбка его по-прежнему оставалась холодной и жестокой.
Теперь уже замолчал Билли, а Ребекка, которая никак не могла поверить в то, что это не очередной фокус и не очередное фальшивое лицо, выдохнула лишь одно имя:
- Доктор Маркус?
Старик на помосте кивнул и заговорил.
* * *
- Десять лет назад Спенсер убил меня, - произнес он, и воспоминания начали проноситься в его ставшем коллективным сознании: сейчас его дети вспоминали за него. Вплывавшие образы были темными и размытыми, нечеткой формы и неопределенного цвета, но чувства, которые они вызывали, были так же ясны, как и в тот день, когда он расстался с жизнью.
К тому времени он уже ожидал, что рано или поздно его устранят, но все же это действо стало для него неожиданностью. В тот день он работал в своей лаборатории, а его дети играли в бассейне у его ног, и внезапно дверь, громко хлопнув, распахнулась, раздался громовой звук выстрелов, он увидел огонь и... это был конец. Он помнил, как больно ему было, когда он падал на колени, прижав руки к пулевым отверстиям в груди и животе, и помнил, что успел увидеть два знакомых лица: в лабораторию зашли двое мужчин — его блестящие последователи, его лучшие студенты, и они стояли, глядя на его последний вздох. Да, тогда Альберт Вескер и Уильям Биркин улыбались — улыбались!
Он вспомнил чувство утраты и невероятный гнев, поднявшийся из самых глубин угасающего сознания, в то время как тело осело и рухнуло в бассейн, и вспомнил, как его дети бросились врассыпную, и все заволокло черным...
... а потом воспоминания изменились, став мыслями единого организма. Он видел свое собственное лицо и тело, наполовину лежащее в воде, бледное и уродливое в смерти, но возлюбленное, столь возлюбленное сознанием его драгоценных детей. Он был их Богом, их создателем и наставником, их отцом. И тогда они приплыли к нему, и припали к раскрытым губам, и изо всех сил протискивались в зияющие отверстия, что пули оставили в его бедной плоти.
К доктору Маркусу снова вернулся голос, и сейчас он рассказывал двум своим застывшим слушателям то, что им нужно было знать и понимать:
- Они оставили меня гнить там, забрали мои записи и закрыли лабораторию, оставив все покрываться прахом во времени. Они не понимали главного, вот что. Время — только оно было необходимо. Потребовались годы для того, чтобы Т-вирус внутри моей королевы стал эволюционировать и воссоздавать клетки... и стал вариацией того вируса, что создал существо, которым я сейчас являюсь.
Он улыбнулся, испытывая удовольствие от вида этой пары, застывшей в безмолвном ужасе, наслаждаясь своей чудесной ролью в нарастающей волне их любопытства.
- Таким образом, вы правы. Я Маркус, но я и его сын, и внук, и любой другой его сородич или наследник, я есть единство между Маркусом и его королевой. Моей королевой. Она живет во мне. Она поет своим детям.
Его радость и триумфальное настроение возросли многократно, и дети его, вздымаясь черными волнами, ползли к нему, взбираясь по его ногам вверх; чуть щекоча, они прокладывали свой путь по самой знакомой им форме — по Джеймсу Маркусу. Он был упоен этим чувством, громко смеясь, глядя на отвращение, появившееся на лицах двух его молодых гостей. Если бы они только знали! О, этот феноменальный восторг, который он испытывал от осознания себя как части множества, как их лидера и их последователя одновременно — смерть Маркуса освободила его, сделав его таким великим, каким он не смог бы стать ни за одну из человеческих жизней.
- Я устроил выброс вируса, - сказал он. - И сегодня мир узнает о том, что сделала "Амбрелла". О том, что сотворил Спенсер, и к чему привела его глупая алчность. "Амбрелла" падет в огне, но Маркуса прославят, как Бога, за то, что он создал. Я архетип нового человека, намного превосходящий структуру человечества, как одиночной ячейки; весь мир обратится ко мне и будет умолять о присоединении к единству, об объединении в одно сознание, в одно всемогущее создание!
Этот парень, Билли, снова заговорил, и его лицо исказилось от отвращения, а голос звенел от напряжения:
- Мечтай дальше! Ты больной, извращенный урод, чем бы ты там ни был, и да, мир обратится к тебе, но лишь для того, чтобы убить тебя и положить конец твоему безумному бреду!
"Какой дурак, такой самодовольный в своей глупости! "
И волна великого гнева поднялась в нем и его детях, поглощенных его радостью. Он чувствовал, как тело дрожит от этого.
- Мы еще посмотрим, кто умрет первым, - отозвался он, и голос его задрожал от ярости...
... но этот голос уже не принадлежал Маркусу, он снова стал молодым мужчиной, точнее, представлением его детей о том, каким Маркус был в молодости. Он нахмурился, не понимая, почему или как его форма изменилась без его желания, песни или приказа о ее смене.
Дети перекатывались по нему, поглощенные его гневом, и игнорировали внутренние команды, которые он отдавал, и впервые с того времени, как он выбрался из бассейна несколько месяцев тому назад, впервые с того времени, как они подарили ему новую жизнь, он не смог удержать их под контролем. Эта прорва больше не слушала его, желая лишь поразить злоумышленников, раздавить их напрочь.
Молодой мужчина почувствовал, как они взбираются по его глотке, разливаясь, будто желчь, душа его. Он пытался держаться, пытался вернуть свое влияние, но гнев был слишком поглощающим, слишком всеохватывающим. Он менялся, становясь чем-то совсем новым, и все его попытки бороться были отбиты, затерявшись в этом новом создании.
