Она принялась втирать масло ему в плечи. Пахло миндалем и сандалом. Еще в масло наверняка подмешали ментол, или лаванду, или еще что, потому что оно кусало Чарли за кожу. До чего бы девушка ни дотрагивалась, болело все. Так, будто вчера он копал канаву до Эквадора или тянул баржу через Залив. Массажистка словно пользовалась какими-то особыми сенсорами — она отыскивала точки, где Чарли носил свою боль, касалась ее, высвобождала ее. Он постанывал — очень тихо.
— Очень тугой-ла, — сказала она, пальцами разрабатывая ему позвоночник.
— Я уже две недели не высыпаюсь, — пробормотал он.
— Так приятно-ла. — Девушка дотянулась до его ребер с одной стороны, и в спину Чарли уперлись ее маленькие груди. Он на секунду перестал дышать, и девушка хихикнула.
— Очень тугой-ла, — повторила она.
— У меня это на работе происходит. Ну, не совсем на работе, но я боюсь, что совершил такое, отчего все мои знакомые и близкие будут в опасности, а я не могу заставить себя сделать то, что надо сделать, и все исправить. Люди могут умереть.
— Так приятно-ла, — ответила Цветок Лотоса, разминая ему бицепсы.
— Вы не говорите по-английски, да?
— О. Немного-ла. Нет беда-ла. Хочешь счастливый конец-ла?
Чарли улыбнулся:
— А вы можете просто и дальше меня растирать?
— Нет счастливый конец-ла? Окей-ла. Двадцать доллар-ла, пятнадцать минут-ла.
Чарли заплатил ей, после чего с ней разговаривал, а она растирала ему спину, потом он опять ей заплатил и рассказал обо всем, чем не мог поделиться с другими: обо всех своих треволнениях и страхах, обо всех сожалениях. О том, что ему не хватает Рэчел, однако иногда он забывает, как она выглядела, и бежит среди ночи к комоду смотреть на ее фотографию.
Он заплатил Цветку Лотоса за два часа вперед и задремал, а ее руки ласкали ему кожу, и снились ему Рэчел и секс, а когда Чарли проснулся, Цветок Лотоса массировала ему виски, а в уши ему стекали его собственные слезы. Девушке он сказал, что это, наверное, от ментола в масле, хотя на самом деле это в нем вздымалось одинокое — как боль в спине, о которой он и не подозревал, пока девушка ее не коснулась.
Она обработала ему грудь, дотянулась до головы; груди ее терлись об его лицо, пока она работала, и когда под полотенцем у Чарли снова образовался стояк, девушка спросила:
— Сейчас счастливый конец-ла?
— Не, — ответил Чарли. — Счастливые концы — это в Голливуде. — Он поймал ее запястья, сел, поцеловал ей руки и поблагодарил. На чай дал сто долларов. Она улыбнулась, надела кимоно и вышла из загончика.
Чарли оделся и покинул «Восточное Массажное Бюро Счастливый Конец Хорошо Веди Время». Тысячи раз проходил он мимо, и всегда ему было любопытно, что располагается за красной дверью и окнами, заклеенными коричневой бумагой. Теперь он знал: там жалкая лужица одинокой фрустрации по имени Чарли Ашер, для которой никакого счастливого конца не предвидится.
Он дошел до Бродвея и направился в гору, на Северный пляж. До дома оставалось лишь несколько перекрестков, когда за спиной Чарли что-то ощутил. Он обернулся — но там лишь мужик в паре кварталов от него покупал у автомата газету. Чарли прошел еще полквартала, впереди завиднелась оживленная улица: бродили туристы, ждали, когда освободятся столики в итальянских ресторанах, зазывалы старались заманить их в стрип-клубы, из бара в бар скакали моряки, у книжного магазина «Огни Большого Города»[46] курили хипстеры — на вид такие четкие и литературные: они ждали следующего поэтического слэма в баре через дорогу.
— Эй, солдатик, — раздалось рядом.
Голос женский, мягкий и сексуальный. Чарли обернулся и заглянул в переулок. В тени различалась женщина — она подпирала стену. В переливчатом трико или чем-то вроде: ртутный фонарь на другом конце переулка очерчивал серебристые контуры ее фигуры. На загривке у Чарли волосы встали дыбом, но и напряжение в паху он тоже ощутил. Это его район, здесь уличные шлюхи подзывают его с двенадцати лет, но теперь он впервые остановился, а не просто помахал и улыбнулся.
— Эй, — сказал Чарли. У него кружилась голова — будто он напился или удолбался: наверное, от долгого массажа все токсины вырвались на волю. Чтобы не грохнуться, пришлось опереться на трость.
Женщина сделала шаг, и фонарь высветил ее четче, подчеркнув выдающиеся изгибы тела. Чарли понял, что скрежещет зубами, — и у него задергалась левая коленка. Перед ним стояло тело отнюдь не укатанной улицами наркоши, но танцовщицы, а быть может — и богини.
— Иной раз, — произнесла она, змеино протянув это последнее «з», — грубо поебаться в темном переулке — то, что надо усталому воину.
Чарли огляделся: в квартале впереди гудит балеха, в двух кварталах позади мужик под фонарем читает газету. В переулке в засаде никто не сидит.
— Сколько? — спросил он.
Он уже даже не помнил, каково это — секс, но в голову лезло только одно — грубо… уестествить в темном переулке эту… эту богиню. Лица ее Чарли не видел — только очерк скулы, но он был изящен.
— Радость твоего общества, — ответила она.
— Почему это моего? — спросил Чарли.
Не сдержался — такова была его бета-природа.
— Подойди — узнаешь, — сказала она. Обхватила руками груди, вновь прислонилась к стене и одним каблуком уперлась в кирпичи. — Иди сюда.
Чарли зашел в переулок, трость поставил у стены, а сам одной рукой взялся за женское колено, другой за грудь — и притянул к себе, чтобы поцеловать. На ощупь на ней был вроде как бархат, рот — теплый и на вкус паршивый, с душком, как оленина или печенка. Чарли даже не почувствовал, как она расстегнула на нем джинсы, — просто ее сильная рука сразу сомкнулась на его эрекции.
— А-а, мясо крепкое, — прошипела она.
— Спасибо, я хожу в спортзал.
Она укусила его в шею — больно, — и Чарли сжал ей грудь и ткнулся промежностью ей в руку. Женщина закинула одну ногу ему на поясницу и резко притянула к себе.
В мошонку Чарли болезненно вонзилось что-то острое, и он попробовал отстраниться. Женщина прижала его к себе ногой еще крепче. Она была невероятно сильна.
— Новое Мясо, — сказала она. — Не дрыгайся, а то я их вырву.
Чарли почувствовал коготь у себя на яйцах, и дыханье замерло у него в гортани. Ее лицо было в каком-то дюйме, и он взглядом поискал ее глаза, но вместо них узрел лишь обсидиановую тьму, где отражались блики уличных фонарей.
Женщина поднесла свободную руку к его носу, и у Чарли на глазах из кончиков ее пальцев, поблескивая тертым хромом, проросли когти — дюймов до трех. Она их нацелила ему в глаза; Чарли потянулся к трости, но тварь пинком отбросила его оружие, и когти возникли у него перед глазами снова.
