В отчаянии оттого, что не с кем поговорить, я позвонил в Сторноуэй. Отцу стало немного легче, но доктор Бонд настаивает на обследовании в Инвернессе. Возможно, утром они отправят туда отца на самолете, если только у него не будет рецидива.
— Возможно, вам позвонит Рэмзи Маклин, — сказал я.
— Это очень любезно с его стороны. Он, должно быть, беспокоится о твоем отце.
— Как так? — спросил я. — Я ведь только сегодня сказал ему о нем.
— Да ведь отец звонил ему неделю назад, когда еще собирался навестить тебя. Он думал остановиться у Рэмзи, если у него есть где разместиться.
— Не понимаю. Маклин не говорил мне сегодня о том, что разговаривал с вами.
— Должно быть, забыл. У него не появилось никаких соображений по поводу отца?
— Что? Нет, он хочет сначала поговорить с Бой-дом. Ну, ты знаешь этих докторов. Они никогда не скажут лишнего.
— Это правда. Бойд даже не желает признать, что дело плохо.
— Мама, мне пора. Если вы завтра поедете в Инвернесс, дайте мне знать. Я буду несколько дней гостить у Генриетты Гиллеспи. Можешь позвонить мне сюда.
— А что-нибудь случилось? Ты сам-то не болен?
— Нет, просто немного устал.
— Ты, наверное, опять перетрудился?
— Есть немного. Но я в хороших руках. Рэмзи опять дал мне лекарство, как в прошлый раз.
Я продиктовал номер телефона и повесил трубку.
Отчего Маклин не упомянул разговор с моей матерью? Ведь это была бы самая естественная реакция: «Да я только на прошлой неделе говорил с твоим отцом. Он еще собирался в Эдинбург». Но он этого не сказал. Теперь я вспомнил, что именно он сказал: «Я уже несколько месяцев не говорил с твоим отцом».
Я вспомнил еще кое-что. Когда Генриетта меня спросила, как я познакомился с Дунканом Милном, я ответил, что повстречал его на собраниях Братства. Но ведь на самом деле мы познакомились с ним в пабе. Он как бы случайно подошел к моему столику. А теперь я вспомнил, кто пригласил меня в этот паб. Рэмзи Маклин.
В дверь позвонили. Генриетта, должно быть, забыла ключи. Я с облегчением вздохнул: дольше сидеть здесь я уже не мог — меня мучил страх.
Я встал и пошел к двери. Нам с Генриеттой необходимо поговорить. Возможно, у меня появились признаки паранойи. Все окружающие казались мне участниками заговора.
Я открыл дверь. На пороге стоял Рэмзи Маклин.
— Добрый вечер, Эндрю. Надеюсь, не помешал?
— Нет, я... я просто смотрел телевизор.
— Я войду. Не возражаешь?
— Ну что вы, пожалуйста.
Он вошел в прихожую. Вдруг послышалось тихое движение, и из темноты выступил второй человек.
— Привет, Эндрю, — сказал он. Это был Дункан Милн. Он не изменился. — Пора нам поговорить.
Вначале было безмолвие. Я открывал глаза, но вокруг было темно, и как бы я ни напрягал зрение, темнота не уходила. Мне казалось, я ослеп. Возможно, так подействовала таблетка Маклина: сделала слепым и глухим. Но память тоже пострадала. Я помнил его приход, а потом — неожиданное появление Милна, ворвавшегося за ним в дом. После этого в моей памяти произошел провал. Я не знал, где нахожусь и как там оказался.
Темнота и молчание длились бесконечно, как будто их заперли внутри моей головы. Я закрыл глаза и обхватил себя руками. По крайней мере, у меня сохранилось осязание, и я ощущал жуткий холод. Не знаю, сколько времени я просидел так, ослепший — скорчившись, дрожа, не ощущая ничего, кроме холодного воздуха да неудобства от сидения на камне.
Когда в голове прояснилось, я постепенно стал осваиваться в пространстве. Я услышал отвратительные звуки, которые узнал в первое же мгновение. Скользящие. Постукивающие. Сосущие.
Открыл глаза. Было все так же темно. Но я догадался, куда меня привезли.
Голоса неподалеку, то шепчущие, то замолкающие. Шаги, то приближающиеся, то удаляющиеся. Когда эти звуки пропадали, возникали другие. Они звучали все громче. Казалось, на каменном полу кто-то грыз кость. Опять скольжение. И снова омерзительное похлопывание, которое мне так часто доводилось слышать. Я заткнул уши руками и зажмурил глаза. Но это не помогло. Я знал, что звуки никуда не исчезли.
— Эндрю, как ты сейчас себя чувствуешь? — Голос Маклина звучал участливо, как будто он пришел к страдающему больному. Я открыл глаза и заморгал. Он стоял рядом с фонарем в руке. — Прошу прощения за причиненные неудобства, Эндрю, но пойми, это для твоей же пользы. Должно быть, ты слишком много выпил моего лекарства. Не бойся, это скоро пройдет. Ангус наверху. Он приступит, как только закончит приготовления, и тебе станет получше. Не беспокойся, он не сделает тебе ничего плохого. Наоборот. Если ты окажешь содействие, он это будет только приветствовать. Сказать, что он чувствует к тебе расположение — мало. Он тобой восхищается. Поверь мне, все будет хорошо. Но ты должен понимать, он испытывает нетерпение. Этого момента он ждал более ста лет. И твоя неблагодарность не могла ему понравиться. Если будешь сопротивляться, он вполне может рассердиться. Советую: ни в коем случае не допусти этого. Ты должен принять участие в ритуале. В основном он тебе известен, остальное можно прочесть в книге «Matrix». Главное — не напрягайся. Перед самым началом я дам тебе успокаивающее.
К собственному удивлению, я обнаружил, что не утратил дар речи. Я боялся, что лишился способности говорить.
— А что, если я не подчинюсь?
— Это будет чрезвычайно глупо. Даже и не думай об этом. Если ты сделаешь его счастливым, отец твой тут же поправится. Если же нет, состояние его ухудшится. Это очень просто. Боль может продолжаться бесконечно долго. Мать твоя тоже не бессмертна. Если уж тебе себя не жаль, то подумай хотя бы о них. Чего уж он, в конце концов, такого просит?
— Катриона не его жена.
— Думаешь, для такого человека, как он, это что-то значит? Она ему нужна. Он ее заслуживает.
— Она его не захочет.
— Ты воображаешь, что он об этом не подумал? Ты слишком наивен. Если уж он воскресит ее из мертвых, то наверняка сумеет воздействовать на ее чувства.
— Тогда зачем ему нужен я? Почему бы ему не сделать этого без меня?
— Скажи, Эндрю, ты хочешь, чтобы он попытался? Без твоего присутствия и участия ничего не получится, — он помолчал, как бы обдумывая трудное решение. — Эндрю, я хочу, чтобы ты кое-что увидел.
Нагнувшись, он подал мне руку и помог встать. Голова моя кружилась, ноги задеревенели от холода. Стоя, я мог видеть окружающее более отчетливо, хотя, слава Богу, слабый свет фонаря оставлял большую часть в тени.
Мы находились в склепе, длинном помещении с низкими сводами и каменными стенами, вдоль которых стояли гробы. Маклин провел меня вперед. Проходя, я видел по обеим сторонам двухсотлетние останки, лежащие вдоль стен или втиснутые в ниши. Тяжелая паутина, свисая полотнищами, покрывала огромные гробы, забитые гвоздями, и узкие деревянные ящики, в полном беспорядке поставленные друг на друга.
