— Помогите! Спасите меня кто-нибудь! Я не хочу умирать! Папочка, спаси меня! Спаси меня-а-а!
Перекрестный огонь разорвал подростка на части в ту же секунду, завертев его волчком. Вир сделал еще пару шагов, шатаясь, с непонимающим обожженным лицом, потом рухнул на залитый запекшейся кровью тротуар.
— Боже милостивый! — ахнул шепотом отец Эймон и перекрестился. Опустив голову, он стал читать латинскую заупокойную молитву.
Неизвестная хотела ему сказать, что это лучший выход для этого мальчишки, но прикусила язык. Сейчас надо скрыть радость, которую доставляет ей эта бойня за окном. Все получалось лучше, чем она надеялась.
Когда она вновь посмотрела на горящие развалины, на обрушенном пороге Черной Ложи появился Синьджон. Костюм его обгорел, напудренный парик куда-то девался, оставив редкие волосы, сквозь которые влажно поблескивал череп.
Командир «звездников» поднес рацию к уху и тут же заорал на своих подчиненных:
— Прекратить огонь! Лорд Эшер велел прекратить огонь!
— Адский владыка... нет! — Синьджон перелез через баррикаду и пробрался к телу своего любимца. С горестным стоном он рухнул на колени. — О, мальчик мой ненаглядный, что они с тобой сделали! Посмотри только, что они с тобой сделали!
Он поднял изуродованный труп Вира на руки, держа как младенца, и стал укачивать.
Все его мальчики погибли — погибли окончательно. Вир. Тристан. Этан. Все. Его линия кончилась.
Эта потеря ощущалась как поворачиваемый в ране нож. Королевство, которое он строил и лелеял два века, погибало у него на глазах в пламени и безумии. Город Мертвых попал в руки узурпатора.
Тут он поднял глаза к небу и увидел, к ужасу своему, пальцы рассвета, протянувшиеся по небосводу.
— Эшер! — Синьджон с трудом поднялся на ноги, качаясь как пьяный. Он двинулся, шатаясь, по обломкам к «бэтмобилю», испускающему все тот же басовый рэп, как самец-аллигатор в брачный сезон. — Эшер, ты победил! Город Мертвых твой! Я сдаюсь! Я преклоняю перед тобой колено и признаю тебя своим сюзереном!
Он дрожащими пальцами скребся в тонированное стекло, озираясь в испуге на восходящее солнце. Голос его становился все отчаяннее от страха, пока не перешел во всхлипывания.
— Я принесу тебе вассальную присягу и с радостью восприму твою кровь как свою! Я стану подставкой под твоими ногами и никогда не подниму против тебя руку, пока не высохнут океаны! Я тебе обещаю все это, Эшер, — только не дай мне сгореть!
Кожа у Синьджона кололась и чесалась, будто по нему бегали муравьи. Потом она загорелась. Зашипев от ярости и боли, он попытался прикрыть глаза локтем — бесполезно. Он ударил кулаком по массивному черному стеклу «кадиллака», но оно не рассыпалось. Тогда он, шатаясь, двинулся к телу Вира, но, не сделав и пяти шагов, свалился.
Никогда за все века своей не-жизни он не знал такой муки. Лежа на земле, он тяжело дышал, глаза заливали слезы и кровь, а жидкости внутри начинали закипать. Инстинкты кричали ему найти укрытие, куда-нибудь в темноту и сырость от этих жгучих лучей, но было поздно — бежать некуда. Несколько секунд Синьджон отчаянно скреб землю под животом, будто хотел зарыться в нее, но ногти его встречали только неподатливый булыжник.
Кожа пузырилась, как бекон на сковородке. Он сам слышал запах своего горящего тела. Лопаясь волдырями, стала стекать воском кожа с лица. Глаза тускло побелели, закипая в орбитах. Несмотря на страшные раны и боль, Синьджон продолжал ползти вперед, слепо шаря руками со слезшей кожей. Осязания у него больше не было, но он знал, что уже близко. Он хотел сказать Виру, как ему жаль, что так вышло, но язык превратился в почерневший кожаный ремень. Он хотел поцеловать мальчика в последний раз, но у него не было губ.
Так много он еще хотел сделать. Хотел бы иметь возможность сделать. Должен был сделать. И теперь, после пяти веков, произошло то, что нельзя было себе представить.
У него.
Больше.
Не было.
Времени.
* * *
Эшер глядел, как растворяется Синьджон под лучами солнца, и улыбка змеилась на его губах. Утренний ветерок развеял пепел Синьджона, и можно было уже не сдерживаться. Эшер захохотал. И еще хохоча, дал водителю знак ехать.
— Пора домой, — сумел он выдавить между двумя пароксизмами хохота. — Здесь больше не на что смотреть.
Неизвестная смотрела вслед «бэтмобилю», подпрыгивающему на искореженных обгорелых телах. Его передние колеса перемололи в пыль облезлый череп Синьджона. «Звездники» брели за машиной своего хозяина, с виду такие же мертвые, как их противники. Они слишком вымотались, чтобы ликовать из-за своей победы, многие хромали. По оценке неизвестной, Эшер потерял больше половины своих людских служителей в уличных беспорядках и в битве с Синьджоном.
И это напомнило ей, что она тоже не в ах каком виде. Прилив адреналина, вызванный картиной джихада между повелителями вампиров, схлынул, и неизвестная вдруг почувствовала, насколько она иссушена. Подойдя к окну, она рухнула на колени, упираясь головой в холодный камень подоконника.
— Вам нужно лечь, — тихо сказал отец Эймон и наклонился ей помочь.
— Теперь только один остался, — пробормотала она, когда с помощью священника добралась до своей постели.
— Синьджон был чудовищем, но Эшер — это сам дьявол, ставший плотью! — проговорил, кривясь, отец Эймон. — Теперь по сточным канавам Города Мертвых побежит кровь невинных жертв.
— Не стоит за это ручаться, — сказала она с трудом. — Я еще не вышла из игры. У вас есть бумага и карандаш, отец Эймон?
— Бумага и карандаш?
— Мне очень нужно, чтобы вы отнесли записку одному моему другу.
Отец Эймон пожал плечами и вышел. Через пару минут он вернулся с огрызком карандаша без резинки на конце и мятым бумажным пакетом.
— Это все, что я смог найти.
Она быстро нацарапала на пакете адрес и телефон.
— Отнесите это Клауди. Это старик, который живет в подвале сквоттеров в паре кварталов отсюда...
— Вы про этого хиппи?
— Вы один во всем Городе Мертвых не называете его «старый хиппи», — сказала она с сухим смешком, который вдруг прервался судорожным кашлем со сгустками крови.
— Я вас не могу бросить в таком виде! — возразил отец Эймон.
— Сделайте как я прошу! — сказала она, судорожно хватая ртом воздух и суя бумагу ему в руку. — Сделайте, иначе я так и так умру. Я чувствую, что у меня внутри сломалось. Святой отец, у меня обломок ребра в сердце, а правое легкое спалось полностью! Будь я человеком, я бы уже много часов назад концы отдала! Только одна вещь может мне помочь выздороветь, и эта вещь — кровь. Здесь адрес человека, который таким, как я, толкает плазму с черного рынка. Клауди должен с ним связаться и купить. Мне нужна кровь, очень нужна.
