Я уже видела один раз, как он точно так же поступил с человеком.
Но лицо Уорнера меняется при виде собаки, его идеальные черты ломаются, и я вижу самое настоящее удивление. Брови приподняты, глаза округлены, правда, всего лишь на миг. Хотя мне вполне достаточно.
Он оглядывается по сторонам, словно изучая местность, после чего сгребает животное в охапку и исчезает за невысоким забором — такие ограждения обычно обозначают границы определенных участков на каждой контролируемой территории. Мне безумно хочется посмотреть, что произойдет дальше. Мне так интересно, так не терпится узнать, что он сделает с собачонкой. Я не могу даже дышать.
Я уже видела то, что Уорнер способен сотворить с человеком. Я сама лицезрела и его черствое сердце, и бесчувственные глаза, и полное безразличие и равнодушное поведение после хладнокровного убийства человека. Можно только представить себе, что он придумал сделать с невинной собакой.
Я должна все это увидеть своими собственными глазами.
Нужно вычеркнуть его лицо из моей памяти, вот что мне важно и необходимо. Будет еще одно доказательство тому, что он больной, извращенный тип, что он не прав и всегда будет не прав.
Если бы мне можно было как следует выпрямиться, я бы его увидела. Я бы могла наблюдать за тем, что он делает с бедным животным. Может быть, у меня родится план, как остановить его, прежде чем будет слишком поздно. Но в этот момент я слышу голос Касла. Он созывает нас довольно громким шепотом. Он сообщает, что путь свободен и теперь, когда Уорнер отошел, мы снова можем двигаться вперед.
— Перемещаемся дальше каждый по отдельности, — говорит он. — Придерживайтесь нашего плана! Никто не идет по следу своего соседа. Встречаемся в заданной точке. Кто не сумеет туда дойти, будет оставлен здесь. На все у вас имеется тридцать минут.
Кенджи тянет меня за рукав, говорит, чтобы я сосредоточилась и смотрела в нужном направлении. Я наконец-то начинаю осматриваться и понимаю, что группа уже рассредоточилась. Кенджи, однако, отказывается идти дальше. Он еле слышно ругается, и мне приходится повиноваться. Я киваю и говорю, что хорошо помню наш план и что он должен идти вперед без меня. Напоминаю ему о том, что нас также не должны видеть вместе. Мы не должны ходить группами или даже по двое. Нельзя привлекать к себе внимание никоим образом.
Наконец, наконец-то он поворачивается и уходит.
Я смотрю, как удаляется Кенджи. Я делаю несколько шагов вперед, но только для того, чтобы потом резко развернуться и рвануться назад. Я направляюсь к границе контролируемой территории, одновременно прижимаясь к высокой стене здания, стараясь оставаться невидимой для всех остальных.
Я осматриваю местность и вижу забор, где последний раз стоял Уорнер. Я подхожу достаточно близко к нему, затем встаю на цыпочки и заглядываю за него.
В следующий момент мне приходится прикрыть ладошкой рот, чтобы не издать никакого лишнего звука.
Уорнер присел на корточки на мерзлой земле и здоровой рукой кормит чем-то собачонку. Животное продолжает дрожать, но теперь его худое туловище оказалось спрятанным под расстегнутым кителем Уорнера. Собака трясется, пытаясь согреться, ведь она так долго мерзла под открытым небом. Она виляет хвостом, немного отстраняется от Уорнера, чтобы заглянуть ему в глаза, после чего снова проваливается в тепло его одежды. Я слышу, как негромко смеется Уорнер.
Я вижу, как он улыбается.
Это такая улыбка, которая сразу превращает его в кого-то другого, от этой улыбки в его глазах зажигаются звезды, а на губах появляется блеск, и я понимаю, что никогда раньше не видела его таким. Я ни разу не видела его зубы — оказывается, они такие ровные, белые — одним словом, идеальные. Безупречная, безупречная внешность для мальчика с черным-черным сердцем. Невозможно поверить, что на руках у этого человека кровь. Он выглядит таким нежным и ранимым — таким человечным. Щеки у него порозовели от холода, а глаза прищурены оттого, что он улыбается все время.
И еще у него есть на щеках ямочки.
Пожалуй, он самое красивое живое существо, которое мне приходилось видеть.
Жаль, что все это я сейчас вижу.
Потому что в данный момент что-то разрывается прямо в моем сердце, похоже, что это страх, это напоминает ужас и даже отдает паникой, и возбуждением, и отчаянием одновременно, и я не знаю, как мне понимать и трактовать этот образ передо мной. Я не хочу видеть Уорнера таким. Я не хочу думать о нем иначе, как о чудовище.
Это неправильно.
Я быстро и неуклюже меняю позу, но теперь смотрю не туда, куда мне надо передвигаться, и осознаю, какую глупость я совершаю. Я ненавижу себя за это, ведь я зря потратила время, а должна была бы давно исчезнуть отсюда. Я понимаю, что Касл и Кенджи будут готовы убить меня за подобный риск, но им не понять того, что творится сейчас у меня в голове, им не дано осознать, что я…
— Эй! — внезапно кричит он. — Эй, там…
Я поднимаю голову помимо своей воли, не осознавая до конца, что реагирую на голос Уорнера, но уже слишком поздно. Он выпрямился во весь рост и замер на месте. Он смотрит прямо мне в глаза, его здоровая рука застыла в каком-то движении, потом она безвольно опускается, челюсть у него отвисает. Он ошарашен и временно, очевидно, перестает что-либо понимать.
Я вижу, как слова затихают у него на губах.
Я парализована, пойманная его взглядом. А он продолжает стоять на месте, и его грудь так тяжело вздымается, а с губ уже готовы слететь какие-то слова, которые наверняка приготовили для меня смертный приговор, и все из-за моего глупого, бессмысленного, идиотского…
— Только не кричи.
Кто-то осторожно закрывает мне рот рукой.
Я не шевелюсь.
— Я сейчас отпущу тебя, хорошо? Но ты сразу же возьмешь меня за руку.
Я протягиваю ладонь, не глядя, куда именно, и сразу чувствую, как соединяются наши руки в перчатках. Кенджи отпускает меня.
— Ты полная идиотка, — говорит он, но я продолжаю смотреть на Уорнера. А он оглядывается по сторонам с таким видом, как будто только что увидел привидение. Он часто моргает, протирает глаза. Он смущенно смотрит на собаку, как будто думает, что, возможно, это маленькое животное каким-то образом умудрилось его заколдовать. Он вцепляется здоровой рукой себе в волосы, лохматит их, портя идеальную прическу, и широким шагом удаляется, причем так стремительно, что я не успеваю уследить за ним взглядом.
— Что, черт возьми, с тобой стряслось? — спрашивает меня Кенджи. — Ты вообще меня когда-нибудь слушаешь? Ты спятила?!
— Что ты только что сделал? Почему он не… Боже мой! — выдыхаю я и осторожно смотрю на себя.
