— Жди здесь, — потребовала Нора, показав на сумки. — Не двигайся с места!
Она стала проталкиваться сквозь тесную толпу, скопившуюся у доски информации об отправлениях поездов, — люди стояли буквально плечом к плечу. Нора пыталась найти хоть маленький шовчик в плотной людской ткани, хоть какую-нибудь тропочку, которую могла проложить ее медленно передвигавшаяся мама, — но так ничего и не увидела.
— Мама!
Где-то позади раздались громкие голоса. Нора повернулась и опять стала проталкиваться — теперь уже на шум. Толпа выпустила ее, только когда Нора оказалась у самого края главного вестибюля, возле опущенной решетки закрытого продуктового магазинчика.
Там она и увидела свою маму, которая держала горячую и страстную речь перед каким-то совершенно озадаченным всем происходящим семейством — судя по виду, из Южной Азии.
— Эсмей! — вдруг завопила Норина мама, обращаясь к Норе по имени своей покойной сестры, давно умершей Нориной тети. — Следи за чайником, Эсмей! Он кипит, я слышу это!
Нора наконец достигла матери, взяла ее за руку и, заикаясь от волнения, принесла извинения азиатскому семейству — мужчине и женщине с двумя маленькими дочками, со всей очевидностью не владеющим английским.
— Мама, пошли.
— Ну наконец-то, Эсмей, — сказала Мариела Мартинес. — Что это у нас горит?
— Пошли, мама. — На глаза Норы навернулись слезы.
— Ты спалишь мой дом!
Нора вцепилась в руку матери и потащила ее сквозь толпу, не обращая внимания на ворчливые реплики и явные оскорбления. Зак стоял там, где Нора его и оставила, — приподнявшись на цыпочки, он высматривал их в толпе. Нора ничего не сказала Заку, — ей очень не хотелось расплакаться на глазах у мальчика. Но все это было уже чересчур. У каждого человека есть предел прочности. Свой предел был и у Норы, и она очень быстро подбиралась к нему.
Как же мама гордилась Норой — и тогда, когда она защитила диплом по химии в Фордемском университете{27}, и потом, когда Нора стала работать в Школе медицины университета Джона Хопкинса{28}, специализируясь на биохимии. Теперь Нора понимала, что мама тогда просто уверилась, будто добилась своего: ее дочка станет богатым доктором. Однако интересы Норы лежали в области здравоохранения, а вовсе не в области терапии или педиатрии. Теперь, оглядываясь в прошлое, Нора видела: тень, отброшенная аварией на Трехмильном острове, повлияла на ее жизнь значительно сильнее, чем она в ту пору осознавала. В Центрах по контролю и профилактике заболеваний платили зарплату в соответствии с государственной тарифной сеткой, и жалованье Норы куда как отличалось от тех кругленьких доходов, которые получали ее коллеги в частном секторе. Но она была молода и считала, что сначала должна послужить медицине, а прилично зарабатывать начнет как-нибудь потом.
И вдруг как-то раз ее мама потерялась на пути в супермаркет. Потом возникли проблемы с завязыванием шнурков, с плитой — мама могла разжечь ее и спокойно уйти куда-нибудь. А вот теперь она разговаривает с покойниками. Печальный диагноз — болезнь Альцгеймера — заставил Нору отказаться от собственной квартиры, чтобы можно было ухаживать за матерью, состояние которой стремительно ухудшалось. Нора хотела было найти подходящее лечебное учреждение для хронических больных, чтобы определить туда маму, но все откладывала этот шаг — главным образом, по той причине, что она так и не придумала, где найти для этого деньги.
Зак сразу понял, что Нора не на шутку встревожена, однако решил не докучать ей вопросами. И так ясно: вряд ли она захочет обсуждать с ним какие-нибудь серьезные вещи. Поэтому Зак снова воткнул наушники и исчез для окружающих.
Затем, совершенно неожиданно, спустя много часов после назначенного времени отправления, номер их перрона наконец-то выскочил на большой информационной доске, и стало ясно, что нужный им поезд прибывает на платформу. Вокруг началась бешеная суета. Люди толкались, вопили, работали локтями, в воздух летела нецензурная брань. Нора подхватила сумки, зацепила маму за руку и двинулась вперед, проорав Заку, чтобы он двигался следом и не отставал.
Обстановка стала еще более безобразной, когда представитель «Амтрака», появившийся на верхней ступеньке узкого эскалатора, который вел вниз, к перрону, объявил о неготовности поезда. Нора обнаружила, что стоит почти в самом хвосте разъяренной толпы — очень далеко от эскалатора; она вовсе не была уверена, что их маленькой компании удастся добраться до поезда, даже с оплаченными билетами.
«Ах, так?!» — возмутилась Нора. И воспользовалась тем, к чему давным-давно запретила себе прибегать: достав значок ЦКПЗ, она принялась размахивать им, чтобы пробиться к началу очереди. Расталкивая людей, она убеждала себя, что делает это не ради личной, эгоистичной выгоды, а ради мамы и Зака. Толпа медленно и неохотно расступалась, позволяя им пройти, и тем не менее Нора слышала и ворчание, и откровенную брань в свой адрес, а глаза всех пассажиров метали в нее молнии.
И вдруг выяснилось, что все это словно бы и ни к чему. Когда служащие наконец-то открыли эскалатор и позволили пассажирам спуститься вниз, на подземную платформу, Нора увидела перед собой лишь пустые рельсы. Прибытие поезда опять откладывалось, и никто не собирался им объяснять, по какой причине происходит задержка, или хотя бы сообщить примерный срок подачи состава.
Нора позаботилась, чтобы ее мама уселась на сумки в самом выгодном месте — у желтой линии. Поделив с Заком последний пакетик пончиков фирмы «Хозяюшка»{29}, Нора позволила всем только по глотку воды из пластиковой бутылки с герметически закрывающейся крышкой, которую она заблаговременно упаковала в багаж, — бутылка была уже наполовину пуста.
Дневное время суток стремительно утекало. Теперь отправление произойдет — если произойдет вообще (тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!) — уже после заката, и от этого Нора нервничала еще сильнее. Она давно спланировала — а последние часы ни о чем другом и думать не могла, — что к приходу ночи город останется позади и поезд на всех парах будет мчать их в западном направлении. Нора то и дело наклонялась над краем платформы и вглядывалась в темноту тоннеля, при этом не забывая крепко прижимать к боку сумку с оружием.
Порыв воздуха из тоннеля пришел как вздох облегчения. Свет, появившийся там, возвестил о приближении поезда, и все поднялись на ноги. Какой-то парень с непомерно набитым рюкзаком едва не столкнул Норину маму с платформы. Поезд плавно подкатил к перрону. Все принялись толкаться, пытаясь любым способом занять самое выгодное положение, и тут двойная дверь чудесным образом остановилась прямо перед Норой. Наконец-то хоть кое в чем им повезло.
Створки двери раздвинулись, и напор толпы внес Нору с ее спутниками в вагон. Она тут же завоевала два спаренных сиденья для мамы и Зака, запихнула их общие пожитки на верхнюю полку, сделав исключение для оружейной сумки и рюкзака мальчика, который Зак сразу устроил у себя на коленях, а сама встала перед своими подопечными, ухватившись руками за поручень над их головами. Колени Норы слегка упирались в ноги мамы и Зака.
Остальные пассажиры продолжали вваливаться в вагон. Оказавшись внутри и осознав, что вот-вот начнется финальный этап их исхода, они с облегчением расслаблялись и начинали вести себя чуть более цивилизованно. Нора увидела, как один мужчина уступил место женщине с ребенком. Совершенно посторонние люди помогали своим попутчикам втаскивать багаж. Счастливчиков, оказавшихся в вагоне, немедленно охватило чувство общности.
Да и сама Нора неожиданно для себя испытала давно забытое ощущение близкого благополучия. Во всяком случае, еще немного, и она наконец-то сможет свободно вздохнуть.
— Все хорошо? — спросила она Зака.
— Лучше не бывает, — ответил он, сделав гримасу и слегка закатив глаза, после чего распутал провода своего айпо-да и воткнул в уши наушники.
Как Нора и опасалась, многие пассажиры — кто с билетами, кто без — не сумели попасть в вагоны. Когда двери после многих попыток все же закрылись, пассажиры, оставшиеся на платформе, стали колотить чем попало по окнам, иные же принялись упрашивать дежурных по перрону, которые стояли там с типичным для железнодорожных служащих отсутствующим видом, но было ясно, что они и сами не прочь оказаться в поезде. Люди, не попавшие в вагоны, походили на измученных войной беженцев. Нора закрыла глаза и произнесла про себя короткую молитву за них, а потом еще одну — за себя. Она умоляла Бога о снисхождении, просила у Него прощения за то, что пропустила своих любимых вперед, в обход незнакомых ей людей.
Серебристый поезд тронулся с места и начал набирать скорость, двигаясь в сторону тоннелей под Гудзоном. Люди, плотно набившиеся в вагон, разразились аплодисментами. Нора посмотрела, как вокзальные огни скользят мимо и исчезают позади, а через несколько мгновений поезд пошел по уклону вверх — он выныривал из подземного мира, подобно тому как пловцы рвутся к поверхности воды, чтобы глотнуть столь необходимого им воздуха.
