— Ты знаешь, зачем я пришел.
— Нет, не знаю. Действительноне знаю.
— Джозеф, — вздохнул Мамулян. — Не нужно обходиться со мной, как с одним из твоих политиков. Меня не нужно кормить обещаниями, а затем вышвыривать прочь, когда твоя судьба изменится. Не надо было поступать со мной так.
— Я не поступал.
— Пожалуйста, не лги. Не сейчас. Не сейчас, когда для нас обоих осталось так мало времени. В этот раз, в этот последнийраз давай будем честными друг с другом. Давай откроем наши сердца друг другу. Другой возможности не будет.
— Почему нет? Почему мы не можем начать сначала?
— Мы стары. И устали.
— Я нет.
— Тогда из-за же ты не отвоевал свою Империю, если не из-за утомления?
—Так это была твоя работа? — спросил Уайтхед, уже уверенный в ответе.
Мамулян кивнул.
— Ты не единственный человек, которому я помог обрести удачу. У меня есть друзья в высших кругах, все, как и ты, изучали Провидение. Они могут продать и купить полмира, если я их попрошу, — они должны мне. Но ни один из них никогда не был таким, как ты, Джозеф. Ты был самым голодным и самым могущественным. Только с тобой я видел возможность…
— Продолжай, — поторопил его Уайтхед, — возможность чего?
— Спасения, — ответил Мамулян и рассмеялся над этой мыслью. — Ото всего.
Уайтхед никогда не предполагал, что все это будет так: путаный разговор в белой кафельной комнате, двое стариков обмениваются своими бедами, переворачивая воспоминания как камни, глядя, как разбегаются вши. Это было намного более мягко и намного болезненнее. Ничто так не очищает, как потеря.
— Я наделал ошибок, — сказал он, — и я искренне сожалею об этом.
— Скажи мне правду, — проворчал Мамулян.
— Но это и естьправда, черт возьми! Я сожалею. Что еще тебе нужно? Земля? Компании? Что тебе нужно?
—Ты удивляешь меня, Джозеф. Даже сейчас, на краю, ты пытаешься торговаться и заключать сделки. Что за потеря! Что за ужасная потеря! Я мог сделать тебя великим.
— Я и естьвеликий.
— Ты же знаешь лучше, Пилигрим, — мягко сказал он, — чем бы ты был без меня, с твоим бойким языком и потрясающими костюмами. Актером? Торговцем машинами? Вором?
Уайтхед вздрогнул не только от язвительных насмешек. Пар за Мамуляном становился все более густым, словно в нем начинали двигаться призраки.
— Ты был ничем. По крайней мере будь любезен признать это.
— Я взял тебя на работу, — напомнил Уайтхед.
— О, да, — сказал Мамулян. — У тебя был аппетит к тому, что я давал тебе. Этогоу тебя было в избытке.
— Я был нужен тебе, — повторил Уайтхед. Европеец причинял ему боль; теперь, вопреки своему здравому смыслу, он собирался причинить боль ему. Это был егомир, в конце концов. Европеец был здесь нарушителем — безоружный, безжалостный. И он просил, чтобы ему сказали правду. Что ж, он услышит ее — и плевать на призраков.
— Зачем ты был нужен мне? — спросил Мамулян. В его голосе внезапно появилось презрение. — Чего ты стоишь?
Уайтхед немного подождал, прежде чем ответить, затем он выбросил слова, не заботясь о последствиях:
— Чтобы жить вместо тебя, потому что ты слишком бескровный, чтобы делать это самому! Вот почему ты меня подобрал. Чтобы почувствовать все это через меня. Женщин, власть — все.
— Нет…
— Ты плохо выглядишь, Мамулян.
Он назвал Европейца по имени! Видите? Боже, как это легко! Он назвал этого ублюдка по имени, и не отвел взгляд, когда сверкнули эти глаза, потому что он говорил правду, — так? — и они оба знали это. Мамулян был бледен, почти бесцветен. Опустошенный от желания жить. Внезапно Уайтхед стал сознавать, что он может выиграть эту схватку, если будет ловким.
— Не пытайся сопротивляться, — сказал Мамулян, — у меня есть обязанность.
— Какая?
— Ты. Твоя смерть. Твоя душа, если хочешь.
— Ты "получил все, что я был тебе должен, и даже больше несколько лет назад.
— Это не было сделкой. Пилигрим.
— Мы совершили сделку и потом изменили правила.
— Это не игра.
— Есть только однаигра. Ты научил меня этому. И уж если я выиграл ее… остальное не имеет значения.
— Я получу то, что мне причитается, — сказал Мамулян тихо и настойчиво. — Это вопрос решенный.
— Почему бы просто не убить меня?
— Ты знаешь меня, Джозеф. Мне нужно это, чтобы закончить ясно. Я даю тебе время, чтобы ты закончил свои земные дела. Закрыл книги, избавился от старых обязательств, вернул землю тем, у кого ты ее украл.
— Я не думал, что ты коммунист.
— Я здесь не для того, чтобы рассуждать о политике. Я пришел, чтобы сказать тебе о своих сроках.
«Итак, — подумал Уайтхед, — дата экзекуции немного отдаляется». Он быстро выбросил все мысли о бегстве из головы, боясь, что Европеец учует их. Мамулян потянулся к карману пиджака. Изувеченная рука протянула ему большой сложенный конверт.
— Ты будешь распоряжаться своим имуществом в строгом соответствии с этими указаниями.
Все твоим друзьям, очевидно? — У меня нет друзей.
— Приятно слышать, — Уайтхед поморщился. — Я рад, что ты избавился от них.
— Разве я не предупреждал тебя о том, что это может стать обременительным?
— Я все это брошу. Стану святым, если хочешь. Тогда ты будешь удовлетворен?
— Как только ты умрешь. Пилигрим, — сказал Европеец.
— Нет.
— Ты и я, вместе.
— Я умру в свое время, — сказал Уайтхед, — не в твое.
— Ты не захочешь пойти один.
Призраки за Европейцем становились все беспокойнее. Пар бурлил рядом с ними.
— Я никудане собираюсь, — сказал Уайтхед. Ему показалось, что он начал различать лица в клубах пара. «Возможно, вызов был не совсем мудрым», — подумал он.
— Но в чем беда? — пробормотал он, запнувшись на полуслове.
Свет в сауне мерк. Глаза Мамуляна сияли в сгущающемся мраке и из его рта стало вырываться свечение, окрашивая воздух. Призраки с каждой секундой становились все ощутимее, черпая свою субстанцию из этого сияния.
— Стоп, — взмолился Уайтхед, но попытка была напрасной.
Сауна исчезала. Пар извергал своих пассажиров. Уайтхед чувствовал на себе их укалывающие взгляды. Только сейчас он почувствовал себя обнаженным. Он потянулся за полотенцем и, когда он встал, Мамулян исчез. Он прикрыл полотенцем пах. Он чувствовал, как призраки из темноты хихикали над его грудью, над его сморщенными гениталиями, над абсолютной нелепостью его старого тела. Они помнили его в те времена, когда грудь была широкой, гениталии надменными, тело впечатляющим — в одежде или без.
