– В общем-то, да…
– Самолет не жалко, «принцессы» не жалко – парашют пожалел?
– Выходит, так.
– Не так выходит, Шабанов! Все не так! Почему ликвидировал секретный прибор?
– Все по инструкции, – отпарировал он. – Предполагал, нахожусь на территории чужого государства.
– Была явная угроза?
– Гнались какие-то люди…
– Годится. Зачем портить парашют в своей квартире? – Заховай становился циничнее, и все надежды на орден или медаль рушились.
– По пьянке. Видели на кухне бутылки?.. Ну и со злости.
– И это годится, – он открыл шабановскую планшетку, лежащую на столе. – Откуда у тебя такой документ?
Особист выложил удостоверение личности японского солдата.
– Нашел в землянке. От хозяина остался скелет, прикрытый тигровой шкурой. Еще винтовка и самурайский меч.
– Чем прикрытый?
Это был ляп – про шкуру…
– Ну, каким-то мехом, – поправился Герман. – Показалось, тигровым. Лет-то сколько прошло!
– Лет прошло много, – заключил мастер тайных дел. – А живые люди тебе встречались? Пройдено-то было много, и не совсем уж по пустынным местам.
Ответ ему был не важен, Заховай что-то задумал и теперь тщательно прокручивал в голове.
– Гнались какие-то люди в черной униформе, – не совсем убедительно ответил Шабанов. – Потом в камуфле…
– Я прослушал ваш радиообмен с капитаном Жуковым, – вдруг сказал Заховай. – Он выпускал тебя четвертого мая… Как обычно, болтовня в эфире!.. Но скажи мне, о каком звере ты говорил?
– О звере?..
– Да, собирался войти к нему в клетку, зная точно, что он там есть. Что все это значит?
– Ничего особенного, старая шутка, еще с кадетских времен.
– Странная шутка… Напоминает некий условный язык, иносказание.
– В общем-то, да, напоминает, – согласился Шабанов. – Одно дело входить в клетку медведя, когда знаешь, что его там нет, и другое – если точно известно, что зверь там.
– Вот что, капитан, – особист подсунул незаконченный рапорт. – Подписывай и ложись на мою тревожную койку. Отдохнешь – продолжим. Ты и в самом деле устал.
Когда Заховай притворил за собой дверь, Герман с удовольствием взбил подушку, лег лицом к стенке, натянул на ноги край одеяла и мгновенно уснул. В тот миг ему было все равно, что замыслил мастер тайных дел; он уже понимал, что предстоит пройти огромную дистанцию, и, как опытный спринтер, берег силы…
Следующим в очереди стоял не командир полка, что было бы справедливо, а представитель Росвооружения. Вероятно, рынок имел свою собственную внутреннюю логику и иерархию, не связанную с чинами и званиями – спрашивал за погубленный товар тот, кто платил деньги. Полковник Ужнин в этой ситуации напоминал конюха, с чьей конюшни взяли коня для перевозки товара, а он опрокинул воз и все испортил. Из благополучного, бравого весельчака маркитант превратился в серо-синюю тень, словно его поймали за кражу с уличных лотков. Он не заключал непосредственных сделок, скорее, исполнял роль приказчика в хозяйской лавке, но им в случае чего больше всех и достается. Место у него считалось хлебным, сытным, и если офицеров посылали в Забайкальский округ, что расценивалось многими как ссылка, то этот поехал сам, по доброй воле, как братья-абхазы, и готов был стойко переносить все тяготы и невзгоды. Недавно он с трудом пережил суровый декабрь в Иркутске и гибель товара в упавшем на город «Антее». Если там и была его вина, то весьма косвенная; тут же, чувствовалось, на него вешают всех собак, и если Заховаю для отмазки достаточно кольца «принцессы» и более-менее вразумительного объяснения, где и почему упал самолет, то полковника Ужнина этим не успокоить.
Приказчику для оправдания перед хозяином требовалось показать товар лицом, а не его ярлыки, остатки и обломки.
Несмотря ни на что, маркитант умел держать удар и, как всякий бизнесмен, понимал степень рискованности торговых операций, поэтому не дергался, не горячился и не читал морали. Но вид его предательски выдавал внутреннее состояние. И чувствовалось, пока Шабанов спал, представитель Росвооружения получил от Заховая кое-какую информацию, перетолок, перетер некоторые вопросы, однако сразу же подчеркнул неприязненное отношение к особисту. В прошлом он служил в военной прокуратуре, был юристом по образованию и потому видел проблему с другой стороны.
– Убытки серьезные, – вполне спокойно сказал он. – Вместе с неустойкой по контракту, упущенной выгодой, поисковыми работами с использованием авиации и космоса, где-то порядка пятидесяти миллионов долларов. Хорошенькая сумма, верно? Вот бы нам с тобой поделить ее, и мы – состоятельные люди. Живи и в ус не дуй.
– Много, – отозвался Шабанов.
– Это кажется много! – отмахнулся маркитант. – Аппетит приходит во время еды… Но я не об убытках хотел сказать. Ситуация куда сложнее и опаснее. Для тебя.
– Мавр сделал свое дело. Кольцо у Заховая в сейфе. Все как учили. Меня крайним никак не поставить.
– Эх, святая простота!.. К колечку нужны «черные ящики», а ты не можешь показать место, где упал. И как выбрался, тоже загадка, – он побродил по кабинету с неармейской кожаной мебелью. – Много загадок в твоей истории… Короче, Шабанов, особый отдел под тебя очень серьезно копает.
– Мое дело кучерское. Лошадь сломала ногу – пристрелил, чтоб не мучалась.
– Так-то оно так. Но я тебе скажу, как юрист: у Заховая есть все основания подозревать, что ты по предварительному сговору перегнал самолет в третье государство и передал его в руки вероятному противнику. То есть, налицо измена Родине.
– А колечко? – усмехнулся Шабанов. – И потом, я катапультировался. И даже принес парашют! Родной, на подвесной системе номер моего МИГаря.
Маркитант заглянул в бумажку на столе и тоже улыбнулся.
– Ты не катапультировался. Ты посадил машину на вражеском аэродроме, где тебя поджидали с крупной суммой в инвалюте. Вот смотри, выписка из твоей медицинской карточки. У тебя было три тренировочных катапультирования за службу. И во всех трех случаях из уха шла кровь, лопался сосуд, и дважды был ожог лодыжек второй степени. В течение двух недель находился под наблюдением врача. А согласно медзаключению, у тебя сейчас никаких следов. Это как понимать?
Шабанов ругнул про себя доктора Ивана Ильича и развел руками.
– Адаптация организма, сосуды больше не лопаются. А ботинки я зашнуровал как полагается.
– Нет, брат, это не проходит! – погрозил тот пальцем. – К перегрузкам сосуды не адаптируются. Если уж раз лопнул, то будет лопаться до самой смерти. Где тонко, там и рвется, это любой участковый врач подтвердит.
– Есть следы на штанинах комбеза! Опалило взрывом заряда. А я его получал здесь новенький и ни разу не катапультировался.
