Андрей весело рассмеялся.
— Ну, что ж! Твоё дело, рыцарь без страха и упрёка! А теперь — очередь Натальи. Укажи и ты своё амплуа! — и он придвинул таблицу к Наталье. Она тоже, но, в отличие от Сергея, почти не задумываясь, указала клетку.
— Ого! — привстал Андрей, сверившись со значениями, — Мудрец эпохи! Магия перемещения, развитие духа, интуитив. Так вот ты зачем её с собой тащил: чемодан без ручки — вовсе не чемодан и не груз, а верный Санчо Панса, только в женском обличии!
Все засмеялись.
— Хотите экспромт? Кажется, мне стихи катят! — сказал Гера. И, не дожидаясь ответа, взял гитару, побренькал немного — и запел…
— Он был мечтатель и эстет,
И без пяти минут поэт,
Хотел он книгу написать,
Мечтал он гениальным стать —
Таков сюжет.
Она ж умела колдовать,
Она умела танцевать,
Она легко скользила ввысь,
И вы куда-то вознеслись,
И растворились вне времён —
Таков был сон…
Но вот приходит новый день,
И на лицо сплошная тень
Тебе спустилась; ты сказал:
Прости, я должен быть один —
Она ж — растаяла, как дым…
И понял ты, что не скалой,
Отнюдь, не гирей весовой,
Воздушным шариком была —
Она…
Земля уходит из-под ног,
И сам себе ты — царь и бог.
Таков итог.
— Ну… Вот! Таков сюжет, — после небольшого молчания, виновато сказал Гера, — Это, так сказать, альтернативный вариант развития событий.
— Кстати, твоё амплуа я и без таблицы назову: магия восприятия, развитие души, мыслитель… Трубадур! А, с некоторых пор, надо добавить: странствующий трубадур!
Гера раскинул руки и поклонился.
— И нищий, как драный кот! Наверное, такова участь всех трубадуров.
Наталья и Сергей решили побыть ещё немного на берегу, поэтому Андрей и Гера от реки к лагерю возвращались вдвоём. Идти пришлось вначале по камням, потом — по стерне и диким травам. Гера по забывчивости даже не обулся и нёс кеды в руках. Он постоянно наступал на колючки, но продолжал идти босиком.
— Что, такая она колючая — твоя жизнь? — шутливо усмехнулся Андрей.
— Такая колючая, что просто сил нету, — неожиданно серьёзно ответил Гера.
В это время они, наконец, вышли на ровную гладкую дорогу, которая сворачивала в лес.
— А сейчас, здесь, тебе нравится? — спросил Андрей.
— Да. Здесь хорошо. Чудо, как хорошо! Т-так бы и остался тут навсегда. Завел бы козу, корову, в лес по грибы стал бы ходить. Хотя, я пока опят от мухоморов не отличу… Умывался бы здесь, даже зимой, водой родниковой. Здоровье здесь, радость. Я, кажется, тут даже з-заикаться перестаю… Но… знаю, конечно, что нужно будет возвращаться в город. К своей никому не нужной жизни, непонятной своей судьбе, нелепой и несуразной. За какие такие грехи несу я эту ношу? Тоскливо…
— Есть люди, пришедшие на землю работать, писать, рисовать, учиться мыслить или общаться. Есть пахари, плотники, рыбаки… Есть ищущие взаимопонимания, доброты, правды. Есть негодяи и разбойники, убийцы и клятвопреступники. Но не о них речь. Ибо есть здесь действительно люди, пришедшие сюда с миссией. Не обязательно — великой. Просто миссией. Той или иной. Не всякая из этих миссий понятна и прозрачна. Например, есть люди, чья миссия впитывать в себя события жизни, быть лакмусовой бумагой… Это — свидетели. Они приходят сюда, чтобы потом свидетельствовать о мире и отчитываться о том, кем они в нём не стали, имея массу талантов. Они — накопители, собиратели мирового зла, ханжества и бескультурья, проступков и унижений. Они свидетельствуют о мире и показывают, не перевесилась ли уже чаша весов. Все мы, свидетели, будто идём мимо жизни, сквозь жизнь; со стороны иногда кажется, что мы прозрачны и незаметны, не имеем плотной формы. Мы — лишь свидетели… И посланы, чтобы свидетельствовать.
Не все мудрецы-свидетели становятся мудрецами, не все трубадуры-свидетели — трубадурами; если условия мира не благоприятствуют их раскрытию, они сохраняют лишь функцию свидетельствования. Но это, в то же время — наивысочайшая из миссий. Чем ближе к концу мира, тем больше свидетелей. Они очищают мир и кристаллизуют его самооценку. Изнутри.
Впрочем, всё это — лишь сказка. Сказка о свидетеле…
…Я видел тысячи солнц,
поглощенных тьмою,
Я видел тысячи лиц,
Убитых горем,
Я видел разрушенные города,
Уведённых в плен рабов;
Я видел человеческие жертвоприношения,
Я видел море слёз,
Я видел матерей, онемевших от горя,
Я видел детей, разучившихся смеяться,
Я видел насилие и ложь,
Я видел попрание души и тела,
Я видел попрание законов,
Земных и небесных;
Я видел самое худшее из зол,
Известных в мире —
Я видел несправедливость.
Я видел,
И не мог помешать.
Застыли мои руки,
И мои губы не слушались меня,
И я не мог ничего,
Ибо не дано мне право —
Быть мечом карающим,
Быть Калки Аватаром на белом коне,
Ибо я — лишь свидетель.
Я пришел,
Чтобы свидетельствовать.
Я пришел,
Чтобы сохранить память о том,
Что было и есть,
Сохранить повесть об этой Вселенной.
Я пришел,
Чтобы написать о ней книгу
В своём сердце.
Эта книга — крик моей души.
Эта книга — крик боли о помощи.
Ибо дела неправедные
Давно превысили сотворение.
Я свидетельствую об этом,
И я желаю возмездия.
Все мои чувства распяты на кресте,
Все мои братья предали меня.
Я был послан Отцом на землю,
Как любой из ныне живущих.
И я вновь воскресну в духе,
Чтобы вновь быть посланным.
Моя роль — лишь роль свидетеля.
Не защитник и не обвиняемый,
Я прохожу сквозь века и земли
С одной лишь целью:
Сгореть на огне и остаться цельным,
Пройти сквозь мир и остаться чистым,
Склонить весы в сторону правды,
Когда творится суд небесный,
Заклинаю вас именем того, кто придёт,
Остановить беззаконие!
Тихо, в повисшем молчании, Андрей сказал Гере:
— Иди — и свидетельствуй!
Андрей снова шагал в посёлок за хлебом, пригласив Сергея составить ему компанию, и повел его какой-то окружной дорогой. Переходя реку вброд, он с удовольствием зачерпнул немного холодной воды и умылся. Проделав это три раза, он негромко запел гортанную восточную мантру.