качелях.
– Не хочу во двор.
Мама уставилась в пол. Её пальцы казались очень тонкими и белыми в местах, где удерживали мои руки. Она шмыгнула носом, пытаясь сдержать слезы. Потом закрыла глаза рукой и шумно сглотнула.
– Идем отсюда. Здесь грязно.
Я хотела сказать, что мне тут нравится, но знала, что она рассердится. Поэтому промолчала и пошла за ней к двери. В темном углу я заметила белое лицо Махо – она смотрела, как мы уходим. А наверху, на чердаке, внезапно затопотали маленькие ножки. Мама подняла глаза, а потом быстро вывела меня из комнаты и закрыла дверь.
* * *
Тем вечером папа дочитал мне сказку и поцеловал меня в лоб. Он так и не побрился, и подбородок у него был колючим. Он подтянул мне одеяло к подбородку.
– Постарайся сегодня его не скинуть с кровати, Юки. Оно у тебя каждое утро на полу, а ты холодная как лед.
– Хорошо, папа.
– Может, завтра дождик прекратится. Сходим на речку.
– Мне дождик не мешает, папа. Мне нравится играть в доме.
Папа нахмурился и посмотрел на одеяло, обдумывая мои слова.
– Иногда в старых домах у маленьких девочек бывают плохие сны. Тебе снятся плохие сны, Юки? Ты поэтому скидываешь одеяло?
– Нет.
Он улыбнулся:
– Это хорошо.
– А тебе снятся плохие сны, папа?
– Нет, нет, – ответил он, хотя его глаза говорили обратное. – Просто из-за лекарства мне трудно засыпать. Вот и все.
Я не боюсь. Этот дом очень добрый.
Почему ты так говоришь?
Потому что так и есть. Просто ему хочется завести себе друзей. Он так радуется, что мы здесь.
Мой папа рассмеялся:
– Ну а как же дождь? А все эти мыши? Не очень-то радушный прием.
Я улыбнулась.
– Здесь нет мышей, папа. Игрушки их не любят. Они их всех съели.
Папа перестал смеяться. Я увидела, как кадык у него заходил вверх-вниз.
– Не надо из-за них беспокоиться, папа. Они – мои друзья.
– Друзья? – Его голос был очень тихим. – Игрушки? Ты их видела? – Таким тихим, что я почти его не слышала.
Я кивнула и улыбнулась, чтобы успокоить его.
– Когда все дети уехали, они остались.
– Где… где ты их видишь?
– Да везде. Но в основном по ночам. Когда они выходят играть. Обычно они вылазят из камина. – Я показала на темную дыру в углу комнаты. Папа тут же вскочил, обернулся и уставился на камин. Дождь за окном перестал идти, оставив после себя размякший и раскисший мир.
* * *
На следующее утро папа нашел кое-что в дымоходе у меня в комнате. Он взял швабру и фонарик и принялся шуровать внутри ручкой швабры, сбивая сажу, которая облаком опускалась на пол. Маму это раздражало, но когда она увидела выпавший из дымохода маленький сверточек, притихла.
– Смотри, – сказал папа, протягивая руку. Находка лежала у него на ладони. Они понесли её на кухню, и я пошла за ними.
– Папа подул на сверток, потом смахнул с него золу кисточкой из-под раковины. Мама расстелила на столе газету. Я встала на стул, и теперь мы все смотрели на штуку, завернутую в грязную ткань. Потом папа попросил маму принести маленькие ножницы из шкатулки для шитья. Когда она вернулась с ними, он аккуратно разрезал высохшую ткань. И извлек из нее крохотную ручку.
Мама прижала ко рту растопыренные пальцы. Папа просто откинулся на спинку стула и смотрел, будто не хотел прикасаться к находке. Отовсюду доносился шум дождя, стучащего в окна и колотящего по крыше. Таким громким он не был еще никогда. Тогда я встала коленями на стол, мама принялась ругаться.
– Там могут быть микробы.
Я подумала, что это – лапка, отрезанная от пожелтевшего куриного бедра. Такие можно увидеть в городе, в витринах ресторанов. Но у нее было пять кривых пальчиков с длинными ногтями. Не успела я до нее дотронуться, как мама завернула её в газету и сунула на самое дно мусорной корзины.
Но были еще и другие. В пустой комнате в конце коридора. Папа вытащил из дымохода и принес на кухню еще один сверток. Сперва мама даже не хотела смотреть на крошечную туфельку, пока мы не обнаружили внутри кости ступни. Мама стояла у окна и смотрела на мокрый сад. Ветки с листьями колыхались от тяжелых капель, будто махали дому.
Туфелька была сделана из розового шелка. Папа развязал ленточки. Вырвалось облачко пыли, и папа вытряхнул на стол крохотную ножку. Услышав стук, мама оглянулась через плечо.
– Выкинь, Таичи. Не хочу видеть это у себя дома, – сказала она.
Папа посмотрел на меня и поднял брови. Мы пошли искать дальше. В большую гостиную на первом этаже. Шуруя шваброй в дымоходе, папа сказал, что эти свертки остались от предков.
– Дом очень старый. И когда его строили, люди прятали во всякие тайники маленькие обереги. Под половицами, в подвалах и дымоходах, чтобы те защищали дом от злых духов.
– Но почему они такие маленькие? – спросила я. – В туфельке была нога ребенка?
Он промолчал и продолжил шуровать в дымоходе ручкой швабры. Мой папа был очень умным, но вряд ли у него были ответы на мои вопросы. Те штуки, которые он находил, были как-то связаны с игрушками, это точно. Поэтому я решила спросить Махо, как только её увижу. Она пропала, пока я завтракала, и до сих пор пряталась, потому что папа ходил по всем комнатам и везде совался.
Следующей находкой был крошечный белый мешочек, завязанный тесемкой и с бурыми пятнами снизу. Но как только папа вытряс из него на кухонный стол твердые черные комочки, он сразу же завернул их в газету, и сунул в мусорную корзину, утрамбовав рукой и ногой.
– Что это такое? – спросила я.
– Просто старые камешки, – ответил папа.
Но они были совсем не похожи на камешки. Они были очень легкие и черные и напомнили мне высушенных соленых рыбок.
После этого папа прекратил поиски и стал подметать сажу с пола. Мама тем временем залезла у них в спальне на стул и снимала со шкафа чемоданы. А я нигде не могла найти Махо. Она не появлялась весь день. Я проверила везде, во всех наших секретных местах, но не нашла ни ее, ни игрушек. Шептала её имя возле каждой щелочки, но она не откликалась. Но когда я залезла на чердак, то услышала под люком разговор мама с папой.
– Сердце, – прошептал папа маме. – Крошечное сердце, – успела я расслышать, прежде чем они ушли на первый этаж.
* * *
