Ему требуется пространство. Стол, стулья и гардероб затрудняли движения всю ночь после того, как его избили, когда он топтался под стеной, пытаясь выразить, передать на выцветших обоях впечатление от тех звериных рож.
Кровать можно оставить. Отныне и впредь ему придется спать урывками. Часок здесь, часок там. Не больше. Он не желает даром терять время, когда все его тело наэлектризовано, когда кончики пальцев, даже на ногах, так и зудят, желая поскорее запечатлеть образ, который не должен погибнуть или стереться из памяти.
Подумать только, когда-то он стыдился похожих мыслей, стеснялся гротескного видения мира. Он так хотел походить на других, считал свою повышенную впечатлительность проклятием, лишающим его реальной возможности обрести счастье. Никакое это не проклятие. Он благословлен. Точно так же, как был благословлен тот художник из шестнадцатой квартиры. Ему даровано откровение, тогда как альтернативой служит рутинная жизнь и ненужный комфорт. Он наделен божественным прозрением, тогда как в обычных глазах отражается лишь приукрашенная иллюзия, поверхностное восприятие вещей. Ему выпал один-единственный шанс привнести смысл в свое существование, обрести цель; передать впечатление от того, что он начинает видеть в этом городе. Что он научился видеть, то есть был научен неведомым наставником.
Сет не хотел размышлять о том, почему и каким образом установилась эта невероятная связь. Он не мог позволить себе задавать вопросы об источнике ее происхождения, целях и значении. Связь просто существует, она вернула его обратно из мира мертвых. Эти ночи сумели его пробудить. Они встряхнули, заставив очнуться и осознать, что все неважно, кроме новообретенного откровения, возможности созерцать открывшееся взору, и во сне, и наяву. Искусство. Он станет жить только ради творчества, и не имеет значения, сколь велика будет его жертва и его потери.
От одной мысли, что он вернется в тот красный коридор, сдернет покровы с творений, кошмарных и волшебных, у Сета по коже бегали мурашки. Но при этом он ощущал такую радость, что содрогалась душа.
Телефонную трубку на другом конце линии сняли немедленно.
— Алло?
— Э-э… Здравствуйте. Это Харольд?
— Говорите.
Голос у ответившего был хорошо поставленный и довольно солидный, однако Эйприл мгновенно растеряла всю уверенность из-за намека на изначальную враждебность, переданную одним-единственным словом.
— Я звоню по поводу собрания в пятницу вечером.
— Встреча «Друзей Феликса Хессена», да, а вы из «Друзей»? — Харольд выпалил все это на едином дыхании, с авторитарностью и самоуверенностью, которые показались Эйприл нелепыми.
— Я… Я точно не знаю, мне как раз хотелось бы это выяснить.
Она рассмеялась, и в трубке повисла тишина.
— Прошу прощения, так я бы хотела прийти на встречу.
По-прежнему тишина.
— Простите, вы еще меня слушаете?
Выдержав еще несколько секунд, голос отозвался:
— Да.
— Там сказано… Я имею в виду, на сайте был указан телефон, по которому можно узнать подробности.
Тишина.
Решимость покинула Эйприл И не только из-за этого угрюмого молчания, а из-за всего, что она знала теперь о Хессене. Ну кто захочет считать другом такого типа?
— Я позвонила не вовремя? Прошу прощения, наверное, слишком поздно.
Она уже собиралась повесить трубку.
— Нет. Нет. Не поздно, — проговорил голос.
— В таком случае могу я прийти?
— Вы знакомы с его работами?
— Да, я только что прочитала книгу Майлза Батлера…
— Пф! Существуют источники получше. Мое собственное исследование доступно в Интернете и скоро выйдет из печати. Я бы предложил вам начать с него. Это обязательное условие.
— Я постараюсь.
— Экземпляры предварительного тиража продаются на всех наших встречах. Но поскольку мы собираемся на частных квартирах и во время собраний не стесняемся в выражении эмоций, не говоря уже о том, что некоторые приглашенные лекторы обладают незаслуженно сомнительной репутацией, мы приглашаем только проверенных слушателей. Кто вы?
— Как сказать?.. Я точно не из проверенных слушателей. Я в городе проездом, просто увидела сайт и купила книгу.
Снова повисла тишина, хотя и наполненная неодобрением. Этот мужик выводил ее из себя.
— Моя двоюродная бабушка была с ним знакома, — проговорила Эйприл тихо, хмурясь от раздражения.
— Что вы сказали? — быстро переспросил Харольд, не успела она закончить фразу.
— Моя двоюродная бабушка знала Хессена. Они жили в одном доме.
— Где именно?
— В Баррингтон-хаус, Найтсбридж.
— Да, я знаю, где это, — проговорил он сурово. — Но какого черта вы сразу об этом не сказали?
— Я… Я не знаю.
— А ваша двоюродная бабушка еще жива?
— Нет. Она недавно скончалась. Но она писала о нем в своих дневниках. Вот потому-то я и заинтересовалась.
— Дневниках?! Вы должны принести их с собой. Мне необходимо… — он выдержал паузу, как будто пытаясь успокоиться, — увидеть их. По возможности прямо сейчас. Вы где остановились?
Немедленно насторожившись, Эйприл солгала:
— Но сейчас дневников у меня нет. Они у меня дома, в Штатах.
— Очень плохо. Ваши соотечественники уже заполучили его рисунки и заперли под замок. Мы должны увидеть дневники.
— Я могу, например, снять копии, когда вернусь домой.
— У вас есть ручка? — нетерпеливо спросили в трубке.
Эйприл сказала, что есть.
— Тогда записывайте.
Харольд продиктовал адрес в Кэмдене и заставил ее повторить.
— Все верно, надеюсь, вы придете пораньше, чтобы я мог с вами поговорить и порасспросить о вашей двоюродной бабушке. Вы будете нашим почетным гостем.
— О, я вовсе не этого хотела. На самом деле я ведь почти ничего не знаю о Хессене…
— Глупости, вы же состоите в родстве с женщиной, которая была знакома с гением при жизни, которая была осияна его присутствием. Мы будем счастливы видеть вас на собрании. Вы должны прийти. Если есть денежные затруднения, мы поможем.
— Нет, у меня все в порядке. Спасибо. Я подойду к семи.
Затем Харольд настоял, чтобы Эйприл дала ему номер телефона в гостинице, что она и сделала с большой неохотой, не сумев быстро найти предлог для отказа Эйприл повесила трубку и откинулась на спинку стула, чувствуя, как на лбу просыхает пот. Всякое желание идти на собрание покинуло ее. Она начала подозревать, что любой, кто как-то связан с Хессеном, представляет собой странного и неприятного человека. Она проклинала себя за то, что упомянула дневники Лилиан. Зачем она сболтнула о них? Чтобы произвести на него впечатление? Эйприл чувствовала, что проявила неосмотрительность, за которую еще придется расплачиваться.
