О’Рурк коснулся ее руки, и они пошли обратно в заднюю часть нефа. Седобородый священник, раскрыв объятия, приблизился к ним, и они с О’Рурком обнялись. Кейт во все глаза смотрела на эту сцену: современный священник в летной куртке и джинсах и пожилой – в сутане, доходившей до пят, с тяжелым распятием на груди.
– Отец Янош, – заговорил О’Рурк, – позвольте представить моего близкого друга, доктора Кейт Нойман. Доктор Нойман, это мой старинный друг, отец Янош Пе-тофи.
– Очень приятно, – сказала Кейт.
С аккуратной седой бородкой, розовыми щеками и яркими глазами, отец Янош Петофи показался Кейт немного похожим на Санта-Клауса, но, когда он склонился, чтобы поцеловать ей руку, она нашла, что его манеры не имеют ничего общего с повадками рождественского деда.
– Весьма рад знакомству, мадемуазель, – произнес он. Акцент у него был скорее французский, чем венгерский.
И поцелуй, и обращение к ней как к молодой незамужней женщине, вызвали у Кейт улыбку. Отец Янош хлопнул О’Рурка по спине.
– Майкл, наш… э-э-э… цыганский друг ждет.
Они последовали за отцом Яношем в глубь собора, прошли через заменяющий дверь тяжелый занавес и поднялись по винтовой каменной лестнице.
– Вы, как всегда, играли великолепно, – сказал О’Рурк священнику.
Отец Янош улыбнулся через плечо. Его сутана шуршала по каменному полу.
– А-а… это просто репетиция перед завтрашним концертом для туристов. Туристы любят Баха. По-моему, даже больше, чем вы, органисты.
Они поднялись на хоры, футов на тридцать выше затемненного свода церкви. В конце скамейки сидел крупный мужчина. Между низко надвинутой шерстяной шапочкой и воротником застегнутого до подбородка овчинного тулупа Кейт заметила выразительное лицо с густыми усами.
– Если нужно, я останусь, – предложил отец Янош. О’Рурк прикоснулся к его плечу.
– Нет необходимости, Янош. Мы с тобой после поговорим.
Пожилой священник кивнул, поклонился Кейт и ушел вниз по лестнице.
Вслед за О’Рурком Кейт приблизилась к скамье, где их ждал смуглолицый. Глаза ее уже успели привыкнуть к тусклому освещению церкви, но здесь было особенно темно.
– Dobroy, доктор Нью… ман? – обратился человек к О’Рурку голосом, вполне соответствовавшим его заостренному лицу. Зубы его странно блеснули. Он перевел взгляд на Кейт. – Оу… Рерк?
– Доктор Нойман – это я, – сказала Кейт. Отзвуки музыки Баха все еще вибрировали у нее в костях, пробиваясь сквозь слои усталости. Ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к реальности. – А вы – Николо Чоаба?
Цыган улыбнулся, и Кейт увидела на всех его зубах золотые коронки.
– Воевода Чоаба, – довольно грубо поправил он. Кейт посмотрела на О’Рурка. Воевода. Это же слово
было написано под венским портретом Влада Цепеша.
– Beszel Romany? – спросил воевода Чоаба. – Маgyarul?
– Nem, – ответил О’Рурк. – Sajnalom. Kerem beszel angolul?
Золотые зубы сверкнули.
– Да… да, я говорить английский… Dobroy. Добро пожаловать.
Акцент Чоабы напомнил Кейт старый фильм с Белой Лугоши. Чтобы немного встряхнуться, она потерла щеку.
– Воевода Чоаба, – начала Кейт, – отец Янош объяснил, чего мы хотим?
Цыган слегка нахмурился, глядя на нее, а потом снова вспыхнули золотые зубы.
– Хотим? Igen! Да… вы хотеть попасть в Румыния. Вы приехать из… Egyesult Allamokba… Соединенные Штаты… и ехать Румыния. Nem?
– Да, – ответила Кейт. – Завтра. Воевода Чоаба нахмурился еще больше.
– Hetfo, – пояснил О’Рурк. – Завтра. В ночь на понедельник.
– Ага… hetfo… да-да, мы переходить завтра ночь… понедельник. Это есть… это все… как вы сказать?… договорились. – Цыган повертел пальцами перед своим лицом. – Sajnalom… мой сын, Балан… он говорить английский очень хорошо, но он… бизнес. Да?
Кейт кивнула.
– О цене мы уже договорились?
Воевода Чоаба с прищуром посмотрел на нее.
– Кеrеm?
– Mennyibe kerul? – спросил О’Рурк, изобразив красноречивый жест пальцами. – Penz.
Цыган широко развел руки, как бы сметая что-то в воздухе. Потом поднял палец и показал его Кейт.
– Ezer… вы. – Теперь он показал палец священнику. – Ezer… вы.
– По тысяче с каждого, – сказал О’Рурк.
– Американские доллары США, наличными, – добавил воевода Чоаба, тщательно выговаривая каждый слог.
Кейт кивнула. Именно такую сумму накануне называл отец Янош О’Рурку.
– Сейчас, – сказал цыган, сверкнув зубами. Кейт медленно покачала головой.
– Двести с каждого из нас сейчас, – сказала она. – Остальное – когда мы встретим нашего друга в Румынии.
В глазах Чоабы зажегся огонек.
– Ketszaz ejszakat… м-м-м… сегодня ночью, – сказал О’Рурк. – Nyolcszaz on erkezes. О’кей?
Кейт протянула конверт с четырьмя сотнями. Цыган взял его ловкими пальцами и спрятал под тулуп, даже не заглянув внутрь. Блеснуло золото зубов.
– О’кей.
Затем он извлек из-под тулупа карту и разложил ее на скамье. Кейт и О’Рурк придвинулись ближе. Толстый палец цыгана ткнулся в Будапешт и пошел вдоль железной дороги в юго-восточном направлении. Его голос при перечислении населенных пунктов вдоль маршрута звучал гипнотически-ритмично, как молитва. Кейт закрыла глаза и прислушалась к этой молитве в пропитанной ладаном темноте собора.
– Будапешт… Уйсас… Сольнок… Бекешчаба… Лёкёш-хаза…
Она почувствовала, как по ноге волной прошла дрожь, когда цыган вновь ткнул пальцем в карту и повторил:
– Лёкёшхаза…
О «Восточном экспрессе» Кейт знала из книги Агаты Кристи и многочисленных фильмов: отделанные бархатом интерьеры, изысканный вагон-ресторан, повсюду роскошные светильники и элегантные, но таинственные пассажиры.
Таким был «Восточный экспресс», но только не этот.
На будапештский Восточный вокзал они с О’Рурком прибыли задолго до отправления семичасового поезда. Огромный навес из стекла и металла, под которым царила суматоха и гулко разносились звуки, напомнил Кейт гравюры с изображениями железнодорожных станций прошлого века. Как выглядит Северный вокзал в Бухаресте, конечной точке их маршрута, Кейт помнила, поскольку в мае прошлого года была там с другими сотрудниками ВОЗ, чтобы документально подтвердить наличие сотен беспризорных детей, живущих в разбитых ящиках и выпрашивающих подачки у вечно спешащих пассажиров.
В «Ибусе», венгерском бюро по иностранному туризму и путешествиям, они с О’Рурком предварительно заплатили за два купе первого класса в этом самом «Восточном экспрессе». Но оказалось, что они могут претендовать лишь на одно купе, а «первым классом» называлось тесное, неотапливаемое пространство с двумя полками и грязной раковиной, надпись на которой предупреждала, что вода – если она есть – представляет опасность и пить ее нельзя. Места же хватало только для того, чтобы О’Рурк присел на низкую раковину, пока Кейт усаживалась на полку, причем их колени почти соприкасались. Но они не жаловались.
