— Там живой мертвец!
Ерофей не успел ему возразить, как в проеме показалась голова мертвеца со спутанными волосами, посиневшей кожей, отвисшей нижней челюстью. Но самым жутким был его взгляд — зрачки закатились, так что были видны лишь белки невидящих глаз. У покойника были замедленные движения, и напарники успели выскочить до того, как тот полностью вылез из своего убежища. Начинало смеркаться, и Ерофею стало так страшно, как никогда не было здесь, где, казалось, все знал. Они, выскочив из склепа, остановились в десятке шагов от него, чтобы перевести дух, спрятавшись за старый памятник с ангелом с одним уцелевшим крылом.
— Нечисть сюда не пойдет — ведь не ночь сейчас на дворе! — пояснил степенный Ерофей, который никак не мог прийти в себя.
— Я-я е-его на-а-щу-у-пал в темноте… А-а о-он ме-е-ня за ру-у-ку хвать! — пытался рассказать, заикаясь, Валет.
Тут они увидели, как из двери склепа вышел мертвец и направился в их сторону. Валет присел со страху, но в следующий момент понесся, не разбирая дороги, прочь, к выходу с кладбища, давая себе клятву, что если выживет сегодня, то больше сюда не вернется.
У Ерофея от ужаса ноги отнялись, и он не смог сдвинуться с места, лишь присел за надгробием с ангелом, шепча молитву «Отче наш».
Мертвец, обдав Ерофея неприятным, прелым запахом, проследовал в непосредственной близости от него с вытянутыми перед собой руками и то ли не заметил, то ли не обратил на него внимания.
Ерофей прекратил читать молитву и долго смотрел вслед удаляющейся фигуре.
«Белочка» одновременно у двоих не могла быть, он это понимал, но от этого ему было не легче. А чего в нем больше — живого или мертвого, то пусть в этом разбирается милиция, а мне бы подальше унести ноги, — решил он и, вновь обретя подвижность членов, устремился быстрым шагом, больше похожим на бег, в сторону выхода с кладбища.
— Поздравляю с днем рождения! — Очкастое мужское лицо с бородкой доктора Айболита расплывалось, текло, никак не хотело принять постоянную форму.
— Я род-и-и-лся в феврале, — прохрипел Владлен Петрович.
— Прекрасно! Может, и число вспомнишь?
— Оди-и-над-цатое.
— Великолепно. А сегодня у тебя день рождения потому, что к тебе вернулось твое «я» и ты уже можешь членораздельно излагать свои мысли. А теперь вопрос посложнее — ты знаешь, где сейчас находишься?
— В пси-и-хушке.
— Не совсем точное название нашего медицинского учреждения, но суть уловлена. Ответ засчитывается! Если так дела и дальше пойдут, то долго у нас не задержишься! — Врач вполголоса разъяснил медсестре, какие лекарства давать, и перешел к осмотру следующего больного.
Врач был не прав — Владлен Петрович кое-что видел, чувствовал из того, что с ним происходило за эти дни, но словно был разделен на две части: одной было его «я», которому были подвластны все обычные эмоции и чувства, а другая была его телом. Это было подобно затянувшемуся кошмару, который во сне, наверное, пережил каждый человек, когда вдруг чувствовал, что не может управлять своим телом.
В аэропорту, когда тело начало неметь, став вдруг чужим, увидел напоследок торжествующую усмешку вероломной Мары, отравившей его, и, потеряв сознание, откинулся на кресле. Он слышал, словно издали, как она зовет на помощь.
Затем случилось удивительное — сознание вернулось к нему, он слышал все окружающие звуки, но тело будто ему не принадлежало, и тогда он решил, что умер. Но, видно, произошел какой-то сбой — его душа не отделилась от тела, чтобы полюбопытствовать сверху, как ведут себя окружающие. Не увидел он бесконечного туннеля с ярким светом в конце, и никто из ранее умерших родных не снизошел к нему, чтобы передать инструкции, как вести себя дальше. Все было намного ужаснее — его тело поместили в «труповозку», как он понял из разговоров, и повезли в морг на вскрытие.
По дороге он узнал, что часть его денег перекочевала в карманы санитаров — «что мы, дуралеи, на шару таскать такого «кабана»?» Развивая эту мысль, они начали резаться в карты — играли в подкидного дурака, используя его тело вместо стола.
По приезде его тело так грубо перекинули на каталку, что он даже ощутил это, вследствие чего усомнился в своей смерти.
Вскоре он с ужасом услышал, как патологоанатом с кем-то делился наблюдениями: «У реципиента тело будь здоров, хоть и возраст за сорок, видно, следил за собой, так что и печень, вероятно, не успел посадить».
«Да не мертвый я! Неужели вы не видите?» — тщетно пытался издать хоть один звук беспомощный археолог.
На его счастье, для оппонента патологоанатома решающим стал год рождения «реципиента», на что патологоанатом пообещал завтра после вскрытия показать эту печень, которая явно окажется как новенькая, но уже поздно будет ее использовать для пересадки.
То, что казнь откладывается до следующего дня, немного успокоило Владлена, рассчитывающего, что за это время может что-нибудь измениться.
Затем возникли бубнящий и ему эхом вторящий голоса — делали опись одежды и содержимого карманов. Затем все стихло, наступила полная тишина.
«Тихо, как в морге», — подумал Владлен и попытался представить помещение, в котором сейчас находится: кафель на полу и стенах, холодильники, каталки с обнаженными телами, в прозрачных банках с формалином плавают внутренности выпотрошенных тел. Все это не внушило оптимизма, особенно его мучила мысль: «А если я до завтра не выйду из этого состояния?» И воображение уже рисовало картину: злобный патологоанатом кромсает тело и, добравшись до печени, торжествующе кричит: «А что я вам говорил?» и, играючи, подбрасывает ее вверх.
«Почувствую я боль от скальпеля или нет? И как долго будут продолжаться эти мучения?» — возникли вопросы, и Владлен почувствовал себя приговоренным к смерти, а также понял, почему смертники при возможности предпочитают сделать это своими руками, не ожидая помощи от палача. А здесь ему предстоят длительные мучения, хотя, возможно, все будет происходить, как под наркозом. Вспомнились предположения о том, что Гоголь, впав в летаргический сон, пришел в себя в гробу под двухметровым слоем земли и умер от удушья. Пришел к выводу, что смерть от скальпеля, когда не ощущаешь тела, все же предпочтительнее.
А затем он переключился на воспоминания о прошлом: детство, юность, первая любовь. «Оказывается, я все-таки любил, познал это чувство?» Внутреннее волнение при первых свиданиях, первый сексуальный опыт и первая ревность, когда «сносит башку». Дальнейшие его воспоминания были прерваны разговором двух мужчин, и он понял, что его тело выкрали и везут к Маре.
