– Адриано, разумеется…
Человек по ту сторону света кашлянул.
– Вы ошибаетесь. Лишний среди вас другой. Именно он должен был остаться на корабле, а Адриано продолжить путешествие с вами здесь. Но вмешался случай, господин Макаров.
– Вы думаете, что я поверю в этот бред?! – Макаров взбеленился, выдирая руки из оков. – Где букет? Где толпа операторов, поздравляющих меня с розыгрышем?! Учтите, недоумок, на авианосце остался мой сын, и если это не шутка, то лучше бы вам прикончить меня! – Он помолчал, задыхаясь от напряжения. – Потому что, если вы этого не сделаете, я вас прикончу!..
– Своим поведением вы только причиняете ущерб своим отношениям с ребенком, господин Макаров. Я сейчас велю обстрелять вас транквилизаторами и буду обстреливать до тех пор, пока вы не поумнеете. Поэтому помолчите лучше и слушайте. И отвечайте на вопросы, когда вам их задают… Это – не розыгрыш. Да вы знаете это.
Кусая губу, Макаров тяжело дышал. Он бегал глазами по мрачному настилу пола и пытался сообразить, что происходит.
– Вы готовы слушать?
– Да, – подумав, ответил Макаров, он сейчас был согласен на все, лишь бы не шла речь о Ней.
– Калининград, Россия. Лето прошлого года. Автомобиль «Ауди» на сумасшедшей скорости врезается в грузовой автомобиль. Погибает женщина, которая мчалась по известному ей адресу, чтобы застать мужа в постели с другой женщиной.
– Известному ей?..
– Совершенно верно. Она ехала к той женщине.
В холодном поту, ошеломленный и затравленный, Макаров поднял глаза.
Человек, различить черты которого невозможно было даже при всем желании, стоял перед ним.
– Женщина до последнего не верила в измены мужа. Когда же ей стало невыносимо, она призвала на помощь частного детектива. Есть такой в Калининграде, специалист по таким делам… Он-то и выследил и мужа, и адрес установил, и заказчице сообщил… Но случилось несчастье. Женщина не доехала до дома той, с которой играл в любовь ее муж…
– Частный детектив…
– Вы удивительно сообразительный человек, мистер Макаров… Просто удивительно, какой вы сообразительный.
– А вы – урод.
– Я знаю, – последовал незамедлительный ответ. – Ван Гог тоже был уродом. И Курчатов урод, и Оппенгеймер. И Сахаров урод. И я урод, утверждая это. Давайте закончим этот разговор. Вы узнали все, что вам знать нужно. Я предполагал, что именно вам мне и придется это рассказать. Уберегать вас от смерти я больше не стану. Хватит и двух раз…
– Интересно, что грозило мне сейчас в лесу? – саркастически оскалился Макаров. – Кроме вас, разумеется?
– Те, кто шел за вами по пятам.
– Ваши люди?
– Нет. Они не мои. И они не люди.
– И кто это такие? И кто те люди, что ночью побывали на авианосце? Кто такой Артур?..
– Слишком много вопросов, мистер Макаров. Я и так сказал вам больше, чем нужно.
– Больше, чем нужно? – в гневе прорычал Макаров. – Да кто ты такой?! Развяжи-ка мне руки…
– Ага, сейчас. Посмотрите перед собой, Макаров… Я попробую прочесть ваши мысли… Вернуть бы время назад – думаете вы, верно?… В тот день, когда жена спросила вас, вернули ли вы ее автомобиль с ремонта. Остановить бы сейчас время и вернуть – вы думаете… Я прав?
– Развяжи меня…
– Просто ответьте на вопрос. Вы ведь хотите остановить время и вернуть его назад? Отвечайте же, – потребовал неизвестный, выждав такую паузу, какую может выдержать только очень терпеливый человек.
– Да, я хотел бы остановить время и вернуть его назад…
Он услышал звук удаляющихся от него шагов и слова, заставляющие его почувствовать себя плохо, как тогда, в лесу:
– Тогда можете считать себя счастливым человеком. Редко кому из тех, кто произносит пустые слова о возврате времени, удается стать свидетелем этого.
– Я схожу с ума…
– Вы не сходите с ума. Вы просто устали. Так вы по-прежнему хотите повернуть время вспять?
– На этом острове много свидетельств того, что это уже случалось.
– Но мало свидетелей, насколько это ужасно. Так вы готовы обречь себя на ужас ради того только, чтобы начать жизнь с того дня, на котором, как вам показалось, она остановилась?
– Ужас?.. Разве то, что здесь происходит, не ужас?
Макаров услышал смех.
– Так вы готовы?
Звон в голове заставил Макарова поморщиться. Он опустил голову.
– Время, Макаров… Что стоит время, верно? Время – это все. Им можно измерить даже совесть, которая мучит часами, сутками, месяцами… Время – это жизнь. А если времени нет, Макаров? Что это?
– Это смерть…
– Добро пожаловать в незнакомый вам мир, мистер Макаров. Это был ваш выбор.
Макаров сначала услышал знакомый звук – удар палки по подушке. В запертом помещении он звучал как более сильный удар. А потом сразу почувствовал боль в груди. И свет наконец-то померк.
* * *
Он снова лежал на траве, тело вновь разламывала боль, и он по-прежнему живой. Без рубашки, в одних только брюках и сандалиях. Высоко в небе стояло солнце.
Макаров сунул руку в карман брюк. Ампула. Он вынул ее и еще раз рассмотрел. Надпись читалась хорошо, но без Донована все равно было не разобраться.
Нужно было идти к авианосцу, но жажда была так велика, что он уже знакомой дорогой направился к водопаду. Там долго плавал в воде, пил, нырял…
Там же, в воде, он снял брюки и, как мог, отстирал. А потом вышел, отряхнул короткие волосы, сбросив с них серебро озера, и пошел к авианосцу.
Сначала это был уверенный, ровный шаг, потом трусца, и вот, наконец, Макаров побежал.
С большого нагретого камня у впадины, куда сливалась с высоты вода, за человеком наблюдал огромный черный скорпион. Когда человек исчез в зарослях, он опустил клешни и замер.
Левша открыл глаза и посмотрел не в потолок, а почему-то повернул голову и – вправо. Так сделал бы любой, чья правая рука находится в чьей-то ладони. Он увидел ее и улыбнулся.
– Ты можешь называть меня Мари. Как хочешь называй. Только не уходи больше…
Он смотрел в ее лицо, не отрывая взгляда.
– Что – нет? – прошептала она, увидев, что он качает головой.
– Катя…
Она заплакала.
– Тебя зовут Катя. Я помню.
– А что же Мари?
Левша закрыл глаза. Он был слишком слаб, чтобы вести оживленную беседу. Но все-таки заговорил:
– Страшно сожалеть я буду когда-нибудь о том, что впустую растрачивал минуты, которые до краев мог бы наполнить смыслом. Так всегда: кажется, что день бесконечно долог, но вот уже и сумерки растенили двор бесконечной серостью – и приходит полное глубокого разочарования понимание: ничего не сделано… Когда-нибудь я крепко пожалею об этом. Но не сейчас, видимо… – Он улыбнулся там, в себе. – Недоласканный ребенок, забытое в черновиках письмо, недодуманная мысль… недопоцелуй, недовзгляд – когда-нибудь все это соберется воедино, сблизится, сроднится и в конце концов обретет полную от меня независимость. Так не появляются на свет лучшие романы писателей…
