– Чего-о-о? – вслух переспрашиваю я.
Я уже третий год живу в Вильнюсе. Если бы в этом городе был хоть какой-то намек на метро, мне было бы довольно трудно его не заметить. Мягко говоря.
Журчание воды перестает казаться мне единственной симфонией, достойной моего внимания. Такие новости не грех и послушать.
«Как сообщил заместитель начальника столичного департамента образования, в Москве будут закрываться монгольские школы, – бодро сообщает ведущий. – В следующем учебном году их останется всего четыреста. Представители монгольской общины считают, что этого недостаточно».
Четыреста. Монгольских. Школ. В Москве. Ясен пень, этого недостаточно, соглашаюсь я. Всего четыреста, подумать только. Это, кстати, сколько же их сейчас, если после закрытия останется четыреста? Уму непостижимо.
Вообще-то на этом месте мне полагалось бы перестать корчить из себя сверхчеловека и наконец разбить тарелку. Или хоть чашку. Но у меня железные нервы. Это, как показывает полевая практика, очень полезно для посуды.
«Ride the wild wind, – радио как ни в чем не бывало начинает петь голосом Фредди Меркьюри. – Ride the wild wind, – настойчиво повторяет оно. И задорно добавляет: – Хей-хей-хей!» – чтобы проняло.
Никаких возражений. Хей-хей-хей, конечно. Мыть посуду в компании Фредди – отличное занятие. А сокращать число монгольских школ в Москве до четырехсот – свинство. Я так думаю.
А «Радио Užupis» я пока искать не буду. Не на этом приемнике. И выключать его не буду, пожалуй. До следующего выпуска новостей. Монгольские школы – ладно бы, но надо же выяснить, что там, черт побери, творится с нашим вильнюсским метро.
Вот просто выходишь из дома в половине восьмого вечера, мусор вынести, а там солнце и ветер, там пахнет речной свежестью, увядающей зеленью, разогретым асфальтом, и еще от мусорных баков тянет слегка уютной такой гнильцой. Для меня ароматы – машина времени, самая надежная и безопасная. Тело мое точно знает, что означает эта смесь запахов: мне шесть лет, путешествие к помойке – своего рода инициация, плата за вхождение в первые врата мира взрослых, труд мой тяжек, но почетен, а дома меня ждет чай с лимоном, яблочный пирог и книжка про трех толстяков, но это потом, позже, а пока можно отнести ведро в подъезд и, что ли, погулять.
Тело хочет гулять, но не знает, что ему можно выходить за пределы двора; тут на выручку приходит взрослая вполне голова. Она-то в курсе, мне уже давно можно все – вот абсолютно все, что вздумается.
Вообще все.
И поэтому мы с головой покидаем двор и идем неспешно в Старый город. Это сперва неспешно, а потом вниз, под горку, быстро, еще быстрее, еще, пока в теле живет младенческая резвость, пока оно готово бежать просто так, без цели, потому что бежится – прочь, от дома, далеко-далеко, дальше, чем далеко.
Пока я бегу, на город опустятся синие сумерки. Почти ночь, но щедро разведенная водой. Вода скоро выпарится, тьма загустеет, хоть ложкой ее ешь, но пока – сумерки.
И хорошо.
А потом можно свернуть в переулок, и еще раз свернуть, и еще. Сегодня был теплый вечер, один из последних по-настоящему теплых вечеров, когда тонкая футболка с длинными рукавами – самая уместная одежда. Да и с короткими, собственно, ничего страшного.
Девушка из лавки, где торгуют чаем, благовониями, да шелковыми китайскими халатами, предлагает зайти, послушать новый диск: «Вам точно понравится». Хриплая какая-то мексиканка. Действительно хороша, рвет сердце на части. Потому и не стану брать ее с собой, мне мое сердце нужно целым. Чтобы утешить девушку из чайной лавки, покупаю у нее другой диск, с кельтскими танцами. Давно хотелось, а тут такой повод – последний теплый вечер и запахи.
Ох уж эти запахи.
В переулке, сразу за чайной, к вечерней свежести примешивается аромат дыма, порыв ветра доносит до меня запах вареной кукурузы. Неожиданное, но эффектное сочетание. Мимо проходит юноша с длинными, до пояса почти, русыми волосами. У юноши плеер, он абсолютно трезв и беспричинно счастлив. Подпевает плееру: «О, май браза, о, май лав!» Проносится мимо, локти наши на миг соприкасаются, из ближайшего окна струится аромат роз и жареного мяса, на стене вижу надпись кривыми, огромными буквами: YOUR LIFE WILL BE HAPPY AND PEACEFUL
Ага, держи карман шире.
В такие вечера моя смерть, которая, как водится, всегда рядом, ахает: «О, господи!» – суетливо, по-бабьи крестится, шарахается от меня, как от бешеной собаки. Потом, конечно, приходит в себя, возвращается. «Прости, – говорит, – сама не знаю, что на меня нашло».
Зато я, кажется, знаю.
Как пройти в гостиницу N?[38] – спрашивают меня по-английски на углу Немецкого бульвара[39] и улицы святого Николая[40].
Из всех виленских гостиниц я по имени опознаю только отель «Шекспир», и не по причине высокого культурного уровня, а потому что там во дворе стоит проволочный Минотавр на одноколесном велосипеде.
– Сожалею, не знаю такую гостиницу, – говорю я.
И поднимаю глаза на спрашивающих.
Две пожилые женщины, одна высокая блондинка, костистая, с роскошным носом, которой, если по уму, неплохо бы разделить на два, с чудесной улыбкой и кроткими серыми глазами. Вторая – маленькая, пухлая, кудрявая, черноглазая и, мягко говоря, не слишком добродушная.
Мой аналитический аппарат, битком набитый информацией, почерпнутой из волшебных сказок, тут же радостно говорит: ага, феи. Давай уж, выручай их.
– Но может быть, вы знаете, на какой улице ваша гостиница? – спрашиваю я, и они печально качают головами, одновременно извлекая из карманов визитные карточки гостиницы, на которых, как водится, не только адрес написан, но и схема нарисована. Как туда пройти, это мне теперь предельно ясно, как объяснить – не очень, потому что с нашими виленскими лешими ни одна заграничная фея не совладает.
– Ладно, – говорю, – идите пока за мной, а потом я вам покажу.
И мы с феями идем по улице святого Николая, сворачиваем потом, куда положено, и еще раз, и выходим наконец на финишную прямую.
– Видите, там в конце квартала большая улица, по которой ездят троллейбусы? – спрашиваю. – Вот она на вашей карте. А вот ваша гостиница. Теперь найдете?
– Найдем, – радуются феи. – Теперь найдем.
Мы идем дальше, я обгоняю неторопливых фей, на углу оборачиваюсь, чтобы помахать им рукой на прощание, и обнаруживаю у себя за спиной совершенно пустую улицу и двух ворон, побольше и поменьше, вальяжно прогуливающихся по мостовой.
– Ай, молодцы какие. Хорошие девочки, – говорю я, думая про себя, что волшебные сказки – это отличный бэкграунд, очень полезный в быту.
