— Выпить, — отвечаю я. — Я только выпить.
Внутри у меня все горит. Надо что-то с этим делать. Я собираюсь объяснить это Уэсли, но он говорит просто:
— Ладно. Но только не больше двух, брат.
Сегодня за фортепиано Мелисса. Я устраиваюсь в ближайшую кабинку и таращусь на нее так нагло, что она ошибается три раза за такт. Ну, во всяком случае, мне эти три ноты показались неправильными. Мне сейчас весь мир кажется неправильным. Почему я здесь? Ах да. Этот ублюдок Роберт. Может, когда я вернусь домой, он будет ждать меня там с чемоданчиком, утирая слезы скомканным платком?
В моих мечтах. Или, как говорит Эриел, в другой вселенной — той, в которой я, возможно, еще и богач. Кстати о богатстве: когда я выйду отсюда сегодня, у меня не останется ни пенни. Интересно, она не одолжит мне денег? Нет. Она ведь рассказала, что все потратила на книгу. Что, если ее украсть? Она ведь говорила, что это одна из самых редких книг в мире… И как я это сделаю? Зайду выпить перед сном и, уходя, не стану захлопывать дверь. А чуть позже вернусь и…
Ты подонок, Вольфганг. Вы ведь друзья.
Пианино так сияет, но кажется, сейчас ухромает отсюда на своих четырех ногах. Меня сейчас стошнит… Та-ак, держись, держись. Надо сходить отлить — это поможет.
Я один в залитом флуоресцентным светом туалете, писаю в керамический писсуар, и тут входит этот парень. Думаю, его фоторобот выглядел бы более привлекательно, чем он сам. А может, он и есть фоторобот. Огромные брови как-то не очень хорошо сочетаются с крошечными, как у улитки, глазками. А может, все дело в носе, который как будто сняли с другого лица и прилепили сюда — или как будто ему только что кто-то хорошенько вмазал. Он подходит, встает рядом со мной, достает свой член, но отливать не начинает. Смотрит на меня, потом на мой член, потом — мне прямо в глаза. Я смотрю на его член. Он снова смотрит на мой. Это что — какой-то секретный код? Я не успеваю понять, что произошло, как мы оба оказываемся в одной из кабинок. Я стою на коленях на липком плиточном полу, а он трахает меня в рот. Единственный вкус, который я чувствую, — это вкус холодной мочи.
Закончив дело, он обзывает меня сукой и уходит. Я снова думаю о «Давиде» Донателло, и только теперь наконец приходят слезы — после того, как меня вывернуло в унитаз — «Джеком Дэниелсом» вперемешку со спермой и одним лишь воспоминанием о кофе. С женщинами проще. Я найду себе женщину, которая мне поможет. Я… Вот черт. Не думаю, что мне когда-нибудь еще захочется заниматься сексом. Но ведь без секса в жизни ничего не добьешься, или хотя бы без обещания секса (если, конечно, я ничего не перепутал и не имею в виду на самом-то деле не секс, а жестокость, но все оттого, что я выпил). Может, попробовать повеситься — хотя бы пожалеет кто-нибудь. Здесь-то я уж точно ничего не перепутаю.
В следующие несколько минут происходит непонятное. Уэсли — я уверен, что это именно он, — входит в уборную в тот момент, когда я открываю дверцу кабинки. Он тащит меня по коридору на кухню, и там я ухитряюсь угодить локтем в вазочку с креветочным коктейлем, после чего он впечатывает меня лицом в рабочий стол из нержавеющей стали.
— Чтобы в моем отеле больше такого не повторялось, гребаный пидор! — говорит Уэсли. Я искренне не представляю, о чем это он. Не думаю, что он меня увольняет. Думаю, это что-то вроде первого формального предупреждения. Что-то у меня болит — ах да, заломленная за спину рука.
— Ну, давай сдачи, голубь, — говорит он, оттаскивая меня назад за воротник.
Я смеюсь, совсем забыв, что в данном контексте голубь — это отнюдь не ласковое обращение и не сравнение с птичкой.
— Это ты надо мной смеешься?
Я разворачиваюсь, вижу кулак — и наступает полная темнота.
Дисплей?
Ничего.
По дороге домой я пытаюсь попасть под машину. Даже прохожу через Уэстгейт-тауэр — шагаю прямо по шоссе, приговаривая: «Мать вашу, мать вашу», но машины просто сбавляют ход и едут за мной, словно перед ними похоронная процессия, а не надравшийся парень, которому надо как следует наподдать. В парке я пристаю к юной парочке, сидящей на скамейке, но они делают расстроенные лица и убегают. Мне кажется, я мог вообще-то и забыть, где живу, но потом оказываюсь здесь — и вот мой велосипед.
Прежде чем войти в дом, я дважды сплевываю. Двое парней в черной машине смотрят на меня как-то странно, после чего отъезжают немного вперед и останавливаются за углом. Может, они сейчас выйдут из машины и придут меня избить? Мне по-прежнему этого хочется? Но ничего не происходит — похоже, они там уснули.
Уснуть… Неплохая мысль. Может, сейчас пойду, лягу спать и уже не проснусь. Интересно, у Эриел есть снотворное? Вряд ли. Может, зайти к ней? Я не слишком взбудоражен? Если взглянуть правде в глаза, как я буду сейчас выглядеть, если постучусь к кому-нибудь в дверь? Вообще-то не думаю, что мне хватит сил даже на то, чтобы подняться по лестнице. По-моему, можно вполне уютненько устроиться и на асфальте. Пожалуй, сейчас я просто…
— О! Кхм… Прошу прощения.
Кто это сказал? А… Какой-то парень спускается по лестнице. Ого! Вы только посмотрите на его скулы. Но — черт. Он весь в синяках. Он что — спал с Эриел? Я бы на ее месте с ним переспал. Он выглядит так, как выглядела бы она, будь она высоким мужчиной с темными волосами. Это Эриел-мужчина, Эриел-он. Что он здесь делает? Может, это и в самом деле переодетая Эриел? С чего бы ей переодеваться и изображать чужой акцент? Он просит прощения. Просит прощения за то, что я укладываюсь спать там, куда он собрался поставить ногу. Не понимаю, что тут вообще происходит. Все слишком сложно. Пожалуй, надо просто пойти домой и лечь спать.
— Экскюзе муа, — говорю я по-французски, чтобы сбить его с толку. И начинаю подниматься.
— Вам помочь? — спрашивает он.
— Найн, данке.
Ну да, я — полиглот. Ха-ха, смешно.
(Мое сознание — в форме не лучшей, чем сознание Вольфа, такое впечатление, как будто бы то, что он выпил, подействовало и на меня. И все-таки у меня хватает сил подумать: Адам. Что здесь делает Адам?)
— Вы — сосед Эриел?
— Си, — отвечаю я и глупо ржу. — Йа-йа.
Он проводит рукой по своим взъерошенным волосам и вздыхает:
— Мне нужно ее найти.
— Она живет наверху… на небе. — Я хотел сказать «на втором этаже». Ой, не могу, ну и ржач.
— Я знаю, где она живет, но она не открывает.
— Она ушла… У нее встреча с этими придурками… с пидорами то есть…
— С кем?
— Ужин. С людьми с работы. Или это было вчера. Извини… Я слегка перебрал. Понимаешь, со мной сегодня произошла такая дурацкая и трагическая история, и я…
— Послушай, мне очень жаль, друг. Но если ты не можешь мне помочь, не надо. Только не задерживай меня, хорошо? Дело очень серьезное. Ее жизнь в опасности, если ты сейчас понимаешь, что это значит.
