— Еще не слышал? Тоже мне, журналист, — в трубке послышался приглушенный смешок. — На Комсомольском сегодня ночью шестерых уложили. Пятерых увезли, один еще шевелится. Сейчас в реанимации, но вряд ли выкарабкается. — Ну а тебе-то что? — не понял Андрей.
— Куранова знаешь? Из мэрии? Там его племянник был. Дядя теперь рвет и мечет, полковник мой выслуживается, всех на уши поставил. — Хороши дела. Опять разборки?
— А шут их знает. Хотя не похоже. Я бы сказал, что ребята просто кого-то очень разозлили. — Сочувствую. В смысле, тебе.
— Спасибо, — голос Семена слегка повеселел. — Может, подскочишь ко мне вечерком? Посидим немного. — А Вера? Семен усмехнулся.
— Она у матери, так что не дрейфь. Подъезжай часикам к восьми, хорошо? Выпивку не бери, все уже есть. Да, забыл спросить — ты что звонил-то?
— Да дельце одно у меня есть. Понимаешь, тут неделю назад девчонка одна пропала. Двадцать два года, Романова Татьяна Анатольевна. Не можешь узнать там у себя — может, есть что? Собеседник задумался.
— Было тут кое-что недавно, но тело вроде опознали… Ладно, узнаю, что смогу. В общем, приезжай, я попробую успеть. Лады?
— Лады. Все, Семен, не буду тебя отвлекать. Пока.
Андрей положил трубку и задумался. Ему нравились вечера у Семена — в конце концов, отдыхать тоже надо. Но до вечера стоит поработать, пока Мегера не разозлилась.
Надо было поговорить с одним человеком, теперь в этом не оставалось никаких сомнений. Двадцать минут спустя Андрей уже подъезжал к западной окраине города. Интересующий его гражданин жил именно здесь. Настроение было довольно мерзкое — Андрей не любил, когда его подставляли. А его именно подставили, не сказав правду. Тем не менее, он ехал. Сложные времена, смутные. Легко стать в позу и сказать «не буду». А что потом? Кому от этого лучше будет? Что, Фольмера не утопят без него? Утопят, еще как утопят. Решение принято, механизм запущен. Один паук ест другого. Так почему он из-за ложной гордости должен кого-то из этих пауков спасать? Да пусть они жрут друг друга, все грязи будет меньше.
А вот интересно: отказался бы он, если бы Мегера сразу сказала ему правду?
Этот пригород был известен в народе как «Поле Чудес». Здесь трудно было встретить учителя или врача, рядового инженера или простого пенсионера — здесь жили совсем иные люди. Об этом говорило все: добротный асфальт, симпатичные фонари вдоль дорожек. Но красноречивее всего были дома. Глядя на эти замысловатые сооружения, можно было подумать, что хозяева их соревновались друг с другом в некой безумной гонке. Здесь были дома-замки, с массивными зубчатыми стенами и высокими шпилями башен; попадались шикарные особняки в добротном английском стиле, вызывающе лоснящиеся дорогим облицовочным кирпичом. Встречались и уютные «гнездышки» в два-три этажа, с подземными гаражами и саунами, крытыми бассейнами и теннисными кортами. И любой человек, взглянувший на эту дикую на фоне общей разрухи картину, сразу понимал: здесь жила элита.
Эти люди уже ничего не стеснялись — да и чего стесняться, если ты хозяин? Воровство? Какое воровство? Теперь это называлось умением жить. Нет, открытого воровства и грабежа за обитателями этого сказочного городка не числилось. В большинстве своем они воровали «по закону», без зазрения совести используя свое привилегированное положение. И уже мало кого удивляла безнаказанность всего этого, никто не задавал наивных вопросов вроде «куда смотрит милиция, куда смотрит прокуратура». Куда смотрит? Видите вон тот особнячок, на углу? Да, с черепичной крышей… Знаете, кто там живет? Догадались… А вон в том, что укрылся за высоким забором? Да, именно он… Было бы неплохо взять у него интервью, для обмена опытом — пусть бы рассказал, как на скромную зарплату казенного человека удалось выстроить такие хоромы. И как можно после этого удивляться тому, что все остается безнаказанным? Да потому и остается, что некому наказывать, некому схватить за руку зарвавшегося чиновника — те, кому положено этим заниматься, сами входят в круг городской элиты, сами живут очень неплохо и предпочитают не выносить сор из избы.
Тот, кто случайно попадал в этот район, очень быстро убеждался в существовании двух обособленных миров. В одном из них бастовали учителя и шахтеры, берегли последние копейки пенсионеры, считая дни до очередной подачки. Это там люди умирали только потому, что не могли купить нужных лекарств, не могли себе позволить сделать дорогостоящую операцию. Но был и другой мир — мир, где сорили деньгами легко и свободно, где как грибы после дождя росли поистине царские хоромы, где за бронированными стеклами лимузинов смутно просматривались заплывшие жиром лица новой российской элиты.
Проезжая по центральной дороге этого маленького рая, Андрей испытывал сложные чувства. Он не мог сказать, что ненавидел этих людей. Не любил — это точно. Но ненависти почему-то не было. Привык, притерпелся, как привыкают к тому, чего изменить не в силах. Тем не менее, неприятные чувства оставались. И если есть на свете Бог, Андрей был бы этому рад. Говорят, он всем воздает по заслугам…
Егор Леонидович уже ждал — Андрей созвонился с ним перед самой поездкой. Одетый в добротный серый плащ, он неторопливо прогуливался по дорожкам у своего дома, дыша чистым весенним воздухом. Увидев машину Андрея, повернулся и пошел к калитке.
— Ну, здорово, бродяга, — рукопожатие пенсионера было по-прежнему крепким. — Давненько тебя не видел. Что не заходишь-то?
— Еще раз здравствуйте, Егор Леонидович. Все недосуг было — сами знаете, какая у меня работа. Мотаюсь целыми днями. Я ведь и сейчас по делу.
— Ладно, ладно, потом о делах. Пошли в дом, холодно что-то…
Среди всех обитателей этого городка бывший секретарь обкома КПСС был единственным человеком, к которому Андрей испытывал симпатии. Они случайно познакомились лет семь назад: так уж получилось, что в одной из своих статей Андрей ненароком, воспользовавшись непроверенными данными, зацепил этого человека. И когда понял, что оплошал, что поступил не слишком корректно, разыскал его и извинился. И даже уговорил бывшего редактора напечатать опровержение. Отставной секретарь это оценил.
Он нравился Андрею. Нравился своим характером, своими убеждениями. Не их сутью — о ней можно было спорить. Нравился тем, что не менял своих принципов из конъюнктурных соображений. Он был пенсионером, но жил вполне обеспеченно и не скрывал этого. Ему и в самом деле было чем гордиться: все основные предприятия города и области строили при нем, под его непосредственным руководством. Все, что от него зависело, он делал всегда хорошо и на совесть. И имел все основания считать эту совесть чистой.
Андрей вошел в дом. Этот небольшой двухэтажный особняк был построен в районе одним из первых — еще в те времена, когда Егор Леонидович железной рукой вел своих земляков к светлому будущему. И привел бы, если бы ему не мешали, в этом Андрей не сомневался. Теперь на фоне новостроек дом бывшего секретаря обкома выглядел достаточно скромно, что, впрочем, совсем не смущало его хозяина.
— Проходи, Андрей. — Отставной секретарь распахнул дверь в свой кабинет. — Я сейчас…
За тот год, что Андрей не был в этом доме, в кабинете мало что изменилось. Здесь было тепло и уютно — горел камин, в воздухе слегка пахло дымом. Посреди стола стояла пишущая машинка с заправленным листом бумаги. Усевшись в кресло, стоявшее у стены, — «кресло для друзей», как называл его Егор Леонидович в отличие от стоявшего у окна «кресла для посетителей», Андрей устало вздохнул и стал ждать хозяина.
Хозяин появился через пару минут, держа в руках две бутылки пива — баночное он отвергал принципиально. Андрей улыбнулся: пристрастия хозяина тоже не изменились.
— Держи. — Хозяин протянул Андрею бутылку, затем удобно устроился в своем кресле. Открыв бутылку, передал Андрею открывашку.
Пиво было холодным и вкусным. Андрей взглянул на этикетку и уважительно покачал головой.
— Пиво по утрам пьют или аристократы, или дегенераты… — Хозяин взглянул на Андрея и засмеялся. — Не завидую я вам, молодым. Нам в свое время было гораздо проще. Знали, что делаем и для чего, все было ясно и понятно. А теперь… — он устало махнул рукой. — Никакого порядка, никакой идеи. Некогда, все власть делят.
— Собственно говоря, за этим я к вам и пришел, — произнес Андрей, поставив бутылку на край стола. — Поговорить о власти.
— Вот оно как… — Егор Леонидович понимающе усмехнулся. — И кто же на этот раз? — Он пристально посмотрел на Андрея, в его глазах мерцали колючие искорки. Андрей улыбнулся — утаить что- либо от бывшего секретаря было невозможно.
— Фольмер, — произнес он и заметил, как дрогнули губы старого партийца.
— Фольмер… — негромко повторил хозяин, откинувшись на спинку кресла. — Это крепкий орешек. Ворюга из ворюг, начинал еще в мое время. И уже тогда был сволочью. Ну, так я слушаю — что там у вас с ним? — Он идет на выборы. В губернаторы.
