— Нет-нет, не говорите! Я хочу узнать сама. Каждый раз приходится очень долго ждать, пока появится продолжение.
Пульсирующая боль поднималась вверх, и в пах словно впился железный крюк. Он уже успел убедиться, что мошонка не пострадала, но ощущения были таковы, как будто ее скрутили и долго мяли. А ниже колен, похоже, не осталось живого места. Он даже не хотел смотреть. С него хватало того, что он видел: кривые неровные очертания под одеялом.
— Пожалуйста, мисс Уилкс. Больно…
— Зовите меня Энни. Меня так все друзья называют.
Она протянула ему запотевший от холода стакан. А капсулы остались у нее. Она была для него луной, чье притяжение вызывает прилив, который накроет гнилые столбы. Она поднесла лекарство к его лицу (он немедленно раскрыл рот)… и тут же убрала.
— Я позволила себе заглянуть в ваш портфель. Вы ведь не стали бы возражать?
— Нет. Конечно, нет. Лекарство… Капли пота на лбу казались ему и холодными, и горячими. Наверное, очень скоро он закричит.
— Я увидела, что там у вас лежит рукопись, — продолжала она, медленно наклоняя раскрытую правую ладонь. Капсулы наконец соскользнули с нее и упали в левую руку. — Она называется «Быстрые автомобили». Это не о Мизери, я поняла. — Она взглянула на него с легким неодобрением, впрочем, смешанном, как и в прошлый раз, с любовью. Она смотрела на него, как мать. — В девятнадцатом веке не было автомобилей, ни быстрых, ни любых других. — Собственная незамысловатая шутка понравилась ей, и она хихикнула. — И еще я позволила себе просмотреть ее… Вы не возражаете?
— Прошу вас, — взмолился он. — Не возражаю, но…
Ее раскрытая левая ладонь наклонилась, и капсулы с тихим щелчком перекатились на правую.
— А что, если я ее прочту? Вы не возражаете, если я почитаю?
— Нет… — Кости его разбились вдребезги, и в ноги вонзились бесчисленные осколки битого стекла. — Нет… — Он попытался улыбнуться, отчаянно надеясь, что ему это удастся. — Нет, конечно, нет.
— Дело в том, что я никогда бы не решилась так поступить без вашего позволения, — серьезно произнесла она. — Я слишком вас уважаю. По правде говоря. Пол, я ведь вас люблю. — Внезапно ее щеки вспыхнули тревожным малиновым цветом. Одна капсула упала с ее руки на одеяло. Пол потянулся за ней, но Энни оказалась проворнее. Он застонал, но она не обратила на это внимания, только подобрала капсулу и вновь посмотрела в окно отсутствующим взглядом. — Вашу фантазию, — сказала она. — Ваше творчество. Я только это имела в виду.
Он пробормотал в отчаянии, хотя думать мог лишь об одном:
— Я знаю. Вы — моя самая большая поклонница.
Она не просто разогрелась на сей раз: она вспыхнула.
— Точно! — выкрикнула она. — Вот именно! И вы не будете возражать, если такая… такая любящая поклонница почитает вашу новую книгу? Правда, ваши книги про Мизери нравятся мне больше других.
— Не возражаю. — проговорил он и прикрыл глаза. Не возражаю, хоть наделай из рукописи бумажных шляп, только… пожалуйста… я умираю.
— Вы очень добры, — мягко сказала она. — Я знала, что вы такой. Я вас таким и представляла, когда читала ваши книги. Человек, который придумал Мизери Честейн, то есть сначала придумал, а потом вдохнул в нее жизнь, не может быть другим.
Тут ее пальцы, такие невероятно близкие теперь и до отвращения желанные, оказались у него во рту. Он втянул в себя обе капсулы и проглотил их еще до того, как успел поднести к губам стакан с водой.
— Как маленький мальчик, — произнесла она; он не видел ее, так как до сих пор не открыл глаза, к которым уже подступили жгучие слезы. — Хороший мальчик. Я у вас столько всего хочу спросить… столько всего хочу узнать…
Она поднялась, и пружины кровати скрипнули. — Нам будет хорошо здесь, — сказала она, но Пол так и не открыл глаза, хотя сердце его заколотилось в ужасе.
8
Он поплыл. Прилив вернулся, и он поплыл. Какое-то время в соседней комнате работал телевизор, а потом умолк. Время от времени били часы, и он старался сосчитать удары, но в промежутках проваливался в забытье. IV. Внутривенно. По трубкам! У вас следы на руках.
Он приподнялся на локте, потянулся к лампе и в конце концов сумел зажечь ее. Он взглянул на свои руки и увидел бледные розовато-коричневые пятна на локтевых сгибах, а в центре каждого пятна запеклась черная кровь.
Он снова лег и стал глядеть в потолок и прислушиваться к завываниям ветра. Итак, посреди зимы он оказался на пороге смерти наедине с женщиной, у которой не в порядке голова, которая вводила ему питательный раствор в вены, пока он лежал без сознания, и которая обладает, похоже, бесконечным запасом одурманивающих таблеток, и эта женщина не сообщила ни одной живой душе о том, что он находится здесь.
Все это важно, но он уже начинал понимать, что есть кое-что еще более важное: начинается отлив. Он принялся ждать звонка ее будильника.
Будильник наверху прозвонит очень не скоро, но уже пора ждать.
Она помешанна, но она нужна ему. В какое же неприятное положение я попал, подумал он и уставился невидящими глазами в потолок, а на лбу у него опять выступили капельки пота.
9
На следующее утро она снова принесла ему суп и сказала, что прочитала сорок страниц «книги-рукописи». Еще она сказала, что эта книга показалась ей хуже других.
— Тяжело следить за сюжетом. Рассказ скачет взад-вперед во времени.
— Это такой прием, — ответил Пол. Он находился где-то на полпути между настоящей болью и ее полным отсутствием, поэтому мог чуть лучше вникнуть в смысл ее слов. — Просто литературный прием. Персонаж… персонаж определяет форму повествования. — Он смутно предполагал, что рассказ о литературных приемах может заинтересовать ее, даже увлечь. Бог свидетель, когда он был помоложе, ему случалось читать лекции, и слушателей необыкновенно интересовала литературная кухня. — Понимаете, сознание мальчика взбудоражено, и вот…
— Вот именно! Он очень взбудоражен и из-за этого не так интересен. Не то чтобы он совсем неинтересен — я уверена, у вас не может быть неинтересных героев, — но не ток интересен. А сколько грубостей! Ругательства попадаются через слово! В нем нет…
Она замолчала, подбирая слово и продолжая в то же время кормить его супом. При этом она регулярно вытирала ему рот, когда в углах скапливалась слюна. Делала она это почти не глядя, как опытная машинистка, печатая, почти не смотрит на клавиатуру, поэтому он догадался, что в свое время она была медсестрой. Не врачом, нет: врач не чувствует с такой точностью, в какой момент у пациента начинает течь слюна.
Если бы метеоролог, сказавший тогда в прогнозе, что гроза пройдет стороной, был таким же профессионалом в своем деле, как Энни Уилкс в своем, я не попал бы в эту проклятую дыру, с горечью подумал он.
