– Что окрепнет он быстро – это верно,– сказал Зимородинский.– А вот насчет резерва… – Он помедлил.– Резерв у него есть. И будь здоров какой. Да только объяснить это обычными словами я не возьмусь.
«Да и нежелательно»,– добавил он мысленно.
– А попробуйте! – попросила Наташа.
«Какие глаза у дивчины!» – восхитился Зимородинский.
– Мне проще рассказать, какой у него был резерв! – сказал он.
И с подробностями описал первое выпадение Андрея в другой мир.
Зимородинский ожидал поразить Наташу, но девушка отнеслась к рассказу довольно спокойно. Главным образом потому, что уже слышала об этом от самого Ласковина.
А вот реакция отца Егория была намного сильнее. То есть на лице иеромонаха почти ничего не отразилось, но Зимородинский уловил, какой шквал бушует внутри.
Андрей ничего не рассказывал Потмакову о своих «видениях», кроме того, что было у него в доме Антонины. И тот эпизод Игорь Саввич воспринял как обычную галлюцинацию. Теперь же описание Зимородинского настолько походило на собственный опыт Потмакова, что отец Егорий был потрясен. Хотя и попытался скрыть это от собеседников.
Чем больше Зимородинский наблюдал за иеромонахом, тем более жгучим становился его интерес. Фигура Потмакова казалась ему настолько необычной, что Вячеслав Михайлович с огромным удовольствием «покопался» бы в его карме, поискал то, что делало иеромонаха таким «непростым». К огорчению Зимородинского, отец Егорий был для него недоступен. При всей своей открытости. За посвящением в сан христианского богослужителя, каким бы формальным ни казался многим этот обряд, стояла тысячелетняя традиция непрерываемой передачи Высшей Силы. Редко кто из священников полностью осознавал, какой властью облечен. Власть же эта была поистине безгранична. Вернее, ограничена только одним: верой.
– А теперь? – спросила Наташа, которую интересовало в первую очередь состояние Андрея.– Что теперь его оберегает?
Зимородинскому не хотелось врать такой чудесной девушке, поэтому он ответил тонко:
– Ангел!
Теперь наступила очередь Потмакова взглянуть на собеседника с нескрываемым интересом.
– Ангел есть у каждого, разве нет? – возразила Наташа.
– Отнюдь! – произнес Зимородинский. И отец Егорий поддержал его, кивнув. Кто бы мог подумать, что убежденный христианин и человек, которого с некоторой натяжкой можно было отнести к последователям Гаутамы, окажутся единодушны в теологическом вопросе. Впрочем, нельзя забывать, что под словом «ангел» каждый из них подразумевал свое.
– Не очень понятно,– проговорила Наташа.– Как же ангел защищает Андрея?
– Косвенно,– пояснил Зимородинский.– Через посредство других сил. Иначе говоря, когда собственных силенок не хватает, на помощь приходят другие. Или собственное недеяние ограждает воина. На Востоке великие мастера используют этот принцип не так уж редко. Например, есть притча о мастере, который катался на лодке с молодым и задиристым парнем. Парень по юношеской глупости предложил мастеру поединок на мечах. Иными словами, бросил вызов, желая прославиться. Мастер предложил юнцу сойти на берег небольшого острова, по его словам, очень подходящего для поединка. Когда же нетерпеливый и потому недостаточно вежливый юнец первым соскочил на землю, мастер спокойно оттолкнулся от берега и уплыл, предоставив ему в одиночестве поразмышлять об ответвлениях Великого Пути.
– Обычно,– продолжал Зимородинский,– эту притчу рассказывают как пример умения «побеждать не сражаясь». Но, как и всякая притча, она имеет и другие смыслы. И один из них – благотворная помощь недеяния.
– Значит, Андрей – великий мастер? – Наташа улыбнулась.
– Неверный вывод.
– Почему? Если «сила недеяния» помогает великим мастерам, и она же помогает Андрею, разве вывод не очевиден?
– Логично, Наташа,– с нескрываемым удовольствием ответил Вячеслав Михайлович.– Но вы допускаете две ошибки: первая – в точке отсчета, вторая – в формулировке. Я же сказал: «великие мастера используют силу недеяния», а не «сила недеяния использует их». Это – второе. А первое – разве мастеру угрожала смерть? По-моему, наоборот!
Наташа нахмурилась: сравнение Андрея с задиристым юнцом показалось ей оскорбительным.
– Наташа,– мягко, угадав ее настроение, произнес Зимородинский.– Отвага молодости – это же прекрасно. Пускай – глупо, но зато какие чувства она пробуждает! Вы – женщина. Разве вы не понимаете, что у истины столько сторон, сколько людей к ней прикасается.
– Андрей ведь не мальчик,– возразила девушка.– И, как мне кажется, вы сами, Вячеслав Михайлович, всегда старались удержать его от опрометчивых поступков!
– Никогда! – приложив руку к груди, торжественно произнес Зимородинский.– Я только стараюсь уберечь Андрея от последствий опрометчивых поступков! Первый навык, который получают мои ученики,– это умение падать.
Возразить было нечего.
Наташа искоса взглянула на Зимородинского и спросила:
– Вячеслав Михайлович, а меня вы взяли бы в ученицы?
– Нет! – не задумавшись ни на секунду, ответил Зимородинский.
– Почему?
Наташа стало немного обидно.
«Потому что я не беру в ученики женщин!» – таков был бы честный ответ.
Но Вячеслав Михайлович знал, что ответить честно – еще не значит ответить правильно.
– У вас, Наташа, уже есть наставник,– сказал он.– Андрей – не великий мастер. Но квалификация у него достаточная.
– Вячеслав Михайлович,– не удержавшись, спросила Наташа,– а вы меня не дурачите?
– Я?
– Ну, вы все это серьезно, насчет… ангелов?
– Я серьезен как никогда! – заверил Зимородинский.– Стыдно вам, Наташа, об этом спрашивать!
– Да, но… – девушка смутилась.– Иногда хочется какого-нибудь доказательства, что ли. Зимородинский кивнул: понимаю.
– Отец,– обратился он к Игорю Саввовичу,– скажите, нужны ли вам доказательства существования Иисуса Христа?
– Нет,– подумав, ответил отец Егорий.– Сие мне ведомо и без доказательств.
– Вот! – сказал Зимородинский.– Вот вам и ответ, Наташа. Можно мне еще яблоко?
Андрей бежал через лес. Сквозь лес. Ноги его, в мягких коротких сапогах, работали с четкостью машинных поршней – ших, ших – мерно, упруго, привычно. Андрей мог так бежать долго. Долго и бежал: полный день – с рассвета до сумерек, уже укрывших засыпанную сухими иглами землю вокруг стволов-великанов. Так же бежал он и вчера. И еще половину дня, со времени, когда, вернувшись, увидел следы чужаков на земле вокруг родного дома.
С рассвета бежал Андрей до времени, когда глаз перестает различать следы копыт на сухой земле. Так Андрей гнал бы оленя. Но не по следу оленя бежал он. И не по следу лесного быка-тура или железнобокого вепря. Не раздвоены были копыта, промявшие землю. Не зверя лесного преследовал Андрей – всадников. Воров.
