— Вряд ли Грегори вопил от чувства повышенной безопасности.
— Действительно, вряд ли, но я знаю владельца. Нарцисс очень рассердится, если кто-то у него в клубе перестарается.
— Нарцисс... не знаю такого имени. То есть помню греческий миф, но здесь никого такого не знаю.
— Я и не думал, что ты знаешь. Он редко выходит из клуба. Но я ему позвоню, и он покараулит для тебя твоих котиков. Спасать их он не станет, но присмотрит, чтобы их больше не обижали.
— Ты в этом на него полагаешься?
— Oui.
У Жан-Клода есть недостатки, но если он на кого-то полагается, то ошибается редко.
— О'кей. Да, и спасибо.
— Всегда пожалуйста. — Слышно было, как он набрал воздуху, а потом он спросил: — Ты позвонила бы, если бы тебе не нужна была помощь? Позвонила бы вообще?
Этого вопроса я ждала с ужасом — и от Жан-Клода, и от Ричарда. Но ответ у меня уже был.
— Я отвечу на твой вопрос, как смогу, но — интуиция мне подсказывает — ответ будет долгим. Давай сначала я удостоверюсь, что мои ребята в порядке, а потом начнем выяснять наши отношения.
— Отношения? Так это называется? — Голос его стал очень сух.
— Жан-Клод!
— Нет-нет, ma petite.Я сейчас позвоню Нарциссу и спасу твоих котов, но только если ты обещаешь: когда я перезвоню, мы закончим этот разговор.
— Обещаю.
— Слово?
— Да.
— Отлично, ma petite,до продолжения.
Он повесил трубку.
Я тоже повесила трубку и осталась стоять. Будет ли трусостью позвонить сейчас кому-нибудь, кому угодно, лишь бы телефон был занят и не надо было продолжать разговор? Да, это было бы трусливо, но очень соблазнительно. Я терпеть не могу разговоров о своей личной жизни, особенно с теми, кто в ней интимно завязан.
У меня хватило времени только сменить юбку, когда телефон зазвонил снова. Я вскочила и взяла трубку, ощущая, как в горле бьется пульс. Мне действительно было страшно.
— Да.
— Нарцисс присмотрит, чтобы твоих котов не обидели. Так на чем мы остановились? — Он секунду помолчал. — Ах да. Так позвонила бы ты, если бы тебе не нужна была моя помощь?
— Женщина, у которой я училась...
— Марианна.
— Да, Марианна. В общем, она говорит, что я не могу закрывать дыры в ауре бесконечно. Что единственная моя защита от потусторонней жути — заполнить эти дыры тем, для чего они предназначены.
Молчание в трубке. Такое долгое, что я спросила:
— Жан-Клод, ты слушаешь?
— Я слушаю.
— Что-то у тебя голос не очень радостный.
— Анита, ты вполне понимаешь, что говоришь?
Когда он начинает называть меня настоящим именем, добра не жди.
— Думаю, что да.
— Ma petite, яхочу, чтобы тут у нас была полнейшая ясность. Я не хочу, чтобы ты потом пришла ко мне с плачем насчет того, что не знала, насколько тесно это нас свяжет. Если ты позволишь нам с Ричардом действительно заполнить эти отметки на твоем... теле, мы соединим ауры. Энергию. Магию.
— Мы такое уже делали, Жан-Клод.
— Частично, ma petite,но это побочные эффекты меток. А это будет осознанное, намеренное соединение. И если его установить, я не думаю, что мы смогли бы его разорвать без огромного вреда для каждого из нас.
Пришла моя очередь вздохнуть.
— Много ли вампиров бросало тебе вызов за то время, что я ушла в медитацию?
— Было несколько, — ответил он осторожным голосом.
— Ручаюсь, что больше, потому что они ощущали: твоя защита не полна. И у тебя были трудности их поставить на место, не убивая. Так?
— Скажем, так: я рад, что за этот год не было ни одного серьезного претендента.
— Ты бы проиграл без моей и Ричарда поддержки, а защитить себя без нас, без прикосновения к нам, ты бы тоже не смог. Это получается, когда я с тобой в одном городе. Прикосновение, соединение помогает нам черпать силу друг друга. И это порождает новую проблему.
— Oui.
— Я не знала этого, Жан-Клод. Не уверена, что это повлияло бы на мое решение, но я не знала. Боже мой, Ричард, наверное, в отчаянии — он, в отличие от нас, не любит убивать. Он только притворяется, что готов убить, и это притворство только и не дает вервольфам разорвать друг друга в клочья, а с этими двумя дырами в защите...
Я не договорила, но навсегда запомнила тот холодный ужас, который ощутила, когда поняла, какой опасности подвергла всех нас.
— У Ричарда свои трудности, ma petite.Но у нас только по одной трещинке в броне, которые можешь залечить лишь ты. Ему пришлось слить свою энергию с моей. Как ты сказала, блеф для него — очень важная вещь.
— Я не знала, и мне очень жаль. У меня была одна мысль: как мне страшно, что вы меня раздавите. Марианна сказала мне правду, когда решила, что я готова ее услышать.
— И ты уже перестала страшиться нас, ma petite!
Голос звучал так осторожно, будто он нес чашу, до краев полную очень горячей жидкости, по очень крутой и узкой лестнице.
Я помотала головой, потом поняла, что он не видит, и сказала:
— Я не слишком-то смелая. Мне очень страшно. Страшно, что, если я это сделаю, обратно пути не будет, что я, быть может, морочу себе голову насчет выбора. Может, выбора нет, и давно уже нет. Но как бы мы ни решили постельный вопрос, я не могу допустить, чтобы мы все и дальше ходили с зияющими метафизическими ранами. Слишком многие увидят эту слабость и постараются ее использовать.
— Как эта тварь в Нью-Мексико, — сказал он таким осторожным голосом, какого я еще не слышала.
— Ага.
— Ты хочешь сказать, что сегодня ты согласна, чтобы мы все объединили метки, чтобы закрыть эти, как ты образно выразилась, раны?
— Если это не поставит под удар моих леопардов. И надо это сделать поскорее. Обидно будет, если мы примем великое решение, а кого-то из нас убьют, пока мы будем раскачиваться его выполнять.
Я услышала его вздох — вздох громадного облегчения.
— Ты представить себе не можешь, как долго я ждал, чтобы ты поняла.
— Ты мог мне сказать.
— Ты бы мне не поверила. Ты бы решила, что это хитрый прием подманить тебя поближе.
— Ты прав, я бы не поверила.
— Ричард тоже встретит нас в клубе?
Я секунду помолчала.
— Нет, я не буду ему звонить.
— А почему? Это проблема скорее оборотневая, чем вампирская.
— Ты сам знаешь почему.
— Ты боишься, что он слишком щепетилен и не сделает того, что надо, для спасения твоих леопардов.
— Да.
— Может быть, — согласился Жан-Клод.
— Ты хочешь мне сказать, чтобы я его позвала?
— Зачем я буду тебя просить звать моего главного соперника за твою нежность на этот маленький tete-a-tete? Это было бы глупо. Меня можно назвать по-разному, но вряд ли глупцом.
