Питер Страуб - История с привидениями

— Их фамилия была Моул?

Она опять улыбнулась.

— Какая разница? Ты же и так все знаешь.

— Что значит «просто люди»?

— Просто люди по фамилии Митчелл. Вот и все.

— Ты сама сменила фамилию?

— А что?

— Не знаю, — и это была правда.

Так они смотрели друг на друга; он сидел на краю кровати, спрятав за спиной нож, и знал — что бы ни случилось, он не в силах это предотвратить. Он подумал, что Дэвид тоже не мог отнять у кого-то свою жизнь — у кого-то, кроме себя. Девочка, может быть, знала, что он держит нож, но не боялась его. Она никогда его не боялась.

— Ладно, попробуем еще раз. Кто ты?

В первый раз она улыбнулась по-настоящему, но ему не стало от этого легче. Теперь она казалась совсем взрослой.

— Ты знаешь.

— Что ты такое?

— Я — это ты.

— Нет. Я — это я. Ты — это ты.

— Я — это ты.

— Что ты? — повторил он в отчаянии.

И тут он снова очутился на улице Нью-Йорка, и к нему шла уже не незнакомая загорелая женщина — к нему шел его брат Дэвид с разбитым лицом, в сгнившем костюме, в котором его хоронили.

О самом ужасном…

В один из дней начала октября Фредерик Готорн, семидесятилетний адвокат, выглядящий значительно моложе своих лет, вышел из своего дома на Мелроз-авеню в городе Милберне, штат Нью-Йорк, и направился в свой офис на Уит-роу через площадь. Было немного холоднее, чем обычно в это время года, и Рики надел зимний костюм — твидовое полупальто, кашемировый шарф и серую шляпу. Он спустился по улице чуть быстрее, чтобы разогреть кровь, прошел под развесистыми дубами и кленами, уже окрасившимися в красно-оранжевые тона — тоже раньше времени. Он был чувствителен к холоду и при понижении температуры еще на пять градусов взял бы машину.

Но сейчас прогулка ему нравилась, по крайней мере, пока ветер не забрался под шарф. Дойдя до низа Мелроз-авеню, он перешел на более медленный шаг. В офис спешить было незачем — клиенты редко появлялись раньше полудня. Его компаньон и друг, Сирс Джеймс, не покажется там еще минут сорок пять, поэтому Рики мог спокойно пройтись по городу, поздороваться со знакомыми и полюбоваться вехами, которыми он привык любоваться.

Больше всего он любил сам Милберн — город, где прошла вся его жизнь, за исключением учебы и службы в армии. Он никогда не хотел жить где-нибудь еще, хотя в первые годы брака его неугомонная жена часто жаловалась, что город нагоняет на нее сон. Стелла стремилась в Нью-Йорк, но он выиграл и эту битву. Рики был не согласен с тем, что Милберн нагоняет сон: глядя на него в течение семидесяти лет, можно увидеть время за работой. В Нью-Йорке за тот же период можно было увидеть лишь как работает сам Нью-Йорк. По мнению Рики, там слишком быстро поднимались и разрушались дома, и вообще все двигайтесь слишком быстро, окутанное волнами энергии и стресса. К тому же в Нью-Йорке было больше двухсот тысяч юристов, а в Милберне — только пять-шесть, и они с Сирсом вот уже сорок лет были лучшими из них (этот довод в конце концов повлиял и на Стеллу).

Он вошел в деловой район, пройдя два квартала к западу от площади и миновав кинотеатр «Риальто» Кларка Маллигена, где он задержался, чтобы взглянуть на афиши. То, что он увидел, заставило его невольно скривиться. Плакат изображал залитое кровью лицо девушки. Фильмы, которые Рики любил, теперь показывали только по телевизору, а это было не то (Кларк Маллиген, наверное, согласился бы с ним). Многие новые фильмы слишком напоминали страшные сны, преследовавшие его весь последний год.

Рики отвернулся от кинотеатра и устремил взор на более приятное зрелище. В Милберне еще сохранились старинные дома (хотя в большинстве из них теперь размещались офисы), они были даже старше деревьев. Он проходил, топча начищенными черными туфлями опавшие листья, мимо зданий, которые помнил с детства. Он улыбался, и если бы люди, попадавшиеся ему навстречу, спросили, о чем он думает, он ответил бы (если бы не боялся прослыть слишком патетичным): «О тротуарах. Знаете, их ведь укладывали при мне. Привозили сюда плиты на лошадях. Тротуары — величайшее достижение цивилизации. Пока их не было, весной и осенью приходилось шлепать по грязи и тащить ее за собой в гостиную. А летом кругом была пыль!» Конечно, вспомнил он, гостиные исчезли чуть позже, чем появились тротуары.

Дойдя до площади, он обнаружил еще один неприятный сюрприз. Деревья, окаймляющие заросшее травой пространство, были почти голыми. Он предвкушал богатство осенних красок, но налетевший ночью ветер обнажил черные скелеты ветвей, и они торчали теперь, как первые знаки надвигающейся зимы. Опавшие листья покрывали площадь.

— Здравствуйте, мистер Готорн!

Он обернулся и увидел Питера Бернса, школьника старших классов, чей отец, двадцатью годами моложе Рики, принадлежал ко второму кругу его друзей. Первый круг состоял всего из четверых его ровесников — раньше их было пятеро, но Эдвард Вандерли умер почти год назад.

— Привет, Питер. Ты почему не в школе?

— Сегодня мне на час позже — опять батареи сломались.

Питер Берне стоял перед ним — высокий симпатичный парень в лыжном свитере и джинсах. Его черные волосы казались Рики чересчур длинными, но плечи уже обещали, что скоро он будет здоровее своего отца.

— Значит, гуляешь?

— Точно, — сказал Питер. — Иногда интересно походить по городу и посмотреть.

— Я тоже люблю гулять по городу. В голову приходят странные мысли. Вот сейчас я думал, как тротуары изменили мир. Они сделали его более цивилизованным.

— О? — Питере удивлением взглянул на него.

— Знаю, знаю, я говорю странные вещи. Как Уолтер?

— Нормально. Он сейчас на берегу.

— А Кристина?

— Тоже, — сказал Питер, и при ответе на вопрос, касающийся его матери, в его голосе проскользнули прохладные нотки. Почему бы это? Рики помнил, что Уолтер несколько месяцев назад жаловался ему, что жена грустит. Но Рики, который помнил родителей Питера еще детьми, их проблемы всегда казались несерьезными: как могут грустить люди, у которых вся жизнь впереди?

— Знаешь, давно мы с тобой не говорили. Как отец, еще не решил насчет Корнелла?

Питер чуть улыбнулся.

— Похоже, решил. В Йельский университет лучше и не соваться. А в Корнелле гораздо легче.