Лай продолжался; он доносился из дома, поэтому Алан чувствовал себя в относительной безопасности. А вдруг собака вырвется наружу? У Алана не было времени даже забрать лестницу (Пусть подавятся!), он вскочил на ноги, и только добежав до спальни, понял, как сильно ударился и как болят его синяки.
— Ты все-таки заставил их выключить музыку, — проговорила Алиса в темноте. Ее голос из-под пухового одеяла звучал мягко и уютно. — Отличная работа.
— Да, — ответил Алан. — Только, кажется, я разбудил их собаку.
Этой ночью Алану снилась женщина-манекен. Он ничего не мог с этим поделать. Ему снилась ее грудь, почему-то он точно знал, что она гораздо крепче, чем у Алисы. Во всяком случае, так он помнил. Манекен казался слишком красивым, слишком округлым, слишком хорошо сложенным, чтобы быть настоящим человеком. Ну и что, что это не человек. Это лучше, чем вообще ничего. Ему снилось, что ее гладкая кожа покрыта нежными волосками и мягкая, как шелк. Снилось, что манекен улыбается ему.
Проснувшись рано утром, Алан сам удивился, каким свежим он себя чувствовал. И настроение было хорошим. Облака рассеялись, теперь он знал, что они окончательно исчезнут, если он не будет о них думать. С этого дня он снова станет счастливым и даже не вспомнит о том, что именно делало его таким несчастным. Алан вспомнил про грудь и улыбнулся, потом посмотрел на спящую Алису и снова улыбнулся, будто благословил ее. Он чувствовал, что встречает новый день в полном спокойствии. За соседской дверью тоже было тихо: ни лая, ни музыки, всё как обычно.
Он подошел к машине. Лестница стояла у гаражной двери. Соседи принесли ее обратно. Как мило. Соседи принесли лестницу обратно. Зашли к ним и принесли ее обратно. Они улыбались, как мило с их стороны. Они улыбались, а еще там была грудь. Соседи приходили сюда, они вышли из своего безмолвного мертвого дома, пробрались ночью в его сад, в его частное владение, и даже, наверное, подходили к входной двери, оставив на его дверном коврике свои следы, вытирали свои пластмассовые руки о ручку его двери. Как мило. Соседи были рядом, в темноте, пока он спал, пока спала вся его семья, пока все они спали и ни о чем не догадывались. Они принесли обратно лестницу. Они снова хотят видеть его у себя. Он опять может прийти к ним со своей лестницей, забраться к окну и смотреть, когда и сколько захочет. Они приглашают его.
Алан почувствовал боль в груди, и ему пришлось сесть, чтобы восстановить дыхание.
А на работе продажи по-прежнему резко падали. Алан созвал на совещание всех своих подчиненных. Он предложил им напрячь головы. Сказал, что все на них надеются. Он изо всех сил старался быть строгим, но справедливым, все ведь так и считали, правда? Некоторые сотрудники улыбались, обещали Алану, что поднапрягутся, а пару из них, похоже, действительно удалось убедить.
Дома Алиса сообщила, что соседская собака громко лаяла всю вторую половину дня. Это началось после обеда и продолжалось почти целый день. Хуже того — собака Бобби перевозбудилась, бегала вокруг дома и лаяла в ответ. Алиса заявила, что может смириться с одной лающей собакой, но слушать стерео из двух собачьих глоток выше ее сил.
Собака за соседской дверью обычно замолкала к вечеру. После этого начинала играть музыка. Она всегда была рождественской, но разобрать, какая именно песня играет, можно было лишь стоя у их калитки, ведущей в сад. Так было слышно не только ритм, но и очаровательный звук колокольчиков, хора и бархатный голос Бинга Кросби.
Они пробовали вызывать полицию. Полицейские внимательно выслушивали их жалобы. Обещали, что заедут и посмотрят на все это сами.
Однажды вечером соседи ставили «О, малый город Вифлеем» семьдесят четыре раза подряд. В исполнении Бинга Кросби. Бинг пел сердито, Бинг ненавидел их и хотел, чтобы они страдали. Когда, наконец, эта песня сменилась «Однажды в царском городе Давидовом», Алан с Алисой чуть не заплакали от облегчения.
Алиса сказала, что днем, когда Бобби пришел домой из школы и сделал все уроки, он начал напевать себе под нос рождественский гимн. Она попросила его замолчать. А потом заорала, чтобы он заткнулся.
На работе Алан вынужден был созвать всех на чрезвычайное совещание. Слово «чрезвычайное» было записано в его блокноте. Он убеждал своих продавцов работать интенсивней, умолял их. В противном случае, говорил он, ему придется прибегнуть к наказаниям. Выражение «прибегнуть к наказаниям» тоже было из блокнота. Несколько сотрудников открыто над ним смеялись.
Алиса сказала, что снова звонила в полицию, но они сказали то же, что и в прошлый раз. Тогда им позвонил Алан. Он очень спокойно объяснил ситуацию. Полицейский записал подробности и пообещал приехать и посмотреть на все собственными глазами.
Соседи наконец распаковали свое имущество. Лужайка перед их домом была завалена картонными коробками и кусками полиэтилена. Ветер швырял их на ограду. Каждое утро, идя на работу, Алан вынужден был уворачиваться от летающих обломков пенопласта и обрывков полиэтилена.
Соседская собака продолжала гавкать, а вот их пес прекратил. Когда начинался лай, он прятался на кухне и скулил. От страха он писался на пол, и его часто рвало.
Алиса сказала Алану, что ему снова придется поговорить с соседями. Пойти туда, постучать в дверь и настоять, чтобы ему ответили. Он предложил сделать это вместе, чтобы они выступили единым фронтом. Бобби спросил, можно ли ему присоединиться, и был при этом очень возбужден, но родители не разрешили. Бобби расстроился и немного разозлился на них.
Алан с Алисой пошли к соседскому дому, оттуда снова доносилось «О, малый город Вифлеем», только на этот раз пел не Кросби, она звучала совсем в другом исполнении, и это было правильно и хорошо.
На дверном коврике теперь было написано: «Добро пожаловать в наш дом, наш милый дом!». Ни Алан, ни Алиса не захотели на него наступать. Они стояли на крыльце, стучали дверным молотком и кричали в прорезь почтового ящика. Но ответа так и не дождались.
— Мы не сдадимся, — сказала Алиса Алану, и он согласился. — Пока не добьемся своего.
Но через несколько часов они все-таки ушли.
В полиции сказали, чтобы они больше не звонили. То, чем они занимаются, называется преследованием. Не только соседей, но и диспетчера полиции. Их соседи — прекрасные люди, нельзя их ненавидеть только за то, что они другие. «Что значит другие?» — спросил Алан, он не злился, не кричал, и поэтому не считал, что заслуживает такого строгого предупреждения. «Просто другие», — ответили в полиции.
Алан с Алисой пробовали стучаться в двери других соседей на их улице, с которыми они даже никогда не здоровались, но тех тоже никогда не было дома.
