Огурцов не стал рассматривать детали, отвернулся и уставился в пол. В углу он заметил необычную вещицу, подошел, поднял.
– Взгляни, – он протянул Потапову куколку в кацавейке и плисовых штанишках. Из задницы куколки торчал карандаш, тряпичный рот был разорван, а восковую грудь пересекали поперечные полосы. – Дети, что ли, баловались?
Происшествие в дачном поселке под Сестрорецком списали на воровские разборки. Вдову Цуряну, от пережитого тронувшуюся умом, определили в сумасшедший дом, а усадьба досталась по наследству дальней родне, ни в каком криминале не замешанной.
Двадцать пятого мая, аккурат в День свободы Африки, Огурцов отозвал Потапова в сторонку.
– Слушай, Володя, давно хотел тебя спросить. А этот, черный, как его, Баминго Дзанга. Он там был, в Сестрорецке?
– Был, – спокойно сказал Потапов. – Я с ним встретился у ворот.
– И что?
– А ничего. Руку пожал и в глаза посмотрел.
– Как?! Он же убийца! На нем те трое, да и Барон.
– Да-а? – Потапов весело взглянул на Степана. – А скажи-ка, каким образом, способом и орудием был умерщвлен гражданин Цуряну?
Огурцов пожал плечами.
– Эксперты теряются в догадках. Говорят, что руками.
– Представляешь, как преступник забрызгался? А на Баминго ни капли не было. К тому же есть такая деталь, как дипломатическая неприкосновенность. И еще один фактор.
Потапов похлопал по карманам в поисках сигарет. Огурцов протянул ему пачку «Партагаса». Капитан сморщился, но сигарету взял, закурил.
– Так что за фактор? – не выдержал Степан.
Потапов задумчиво выпустил струйку дыма и внимательно посмотрел на Огурцова.
– Справедливость, Степа. Справедливость.
Поговаривают, что в старом подземном бункере, затерявшемся среди дюн на побережье Финского залива, поселилось привидение. По слухам, оно безвредное, только несколько грубовато и безлунными ночами бранится на три голоса. Якобы, если вслушаться, можно различить загробные слова: «билят», «ништяк», «в натуре» и совсем уж экзотическое «кочумай». Иногда прохожим удается разобрать, как два грубых голоса, гортанный и хриплый, грозят третьему, писклявому. А самым-самым везучим случалось услышать, как привидение поет. Слова едва различимы, но доходят до самого сердца: «Не собирай посылку, мама, на почту больше не ходи. Твой сын уходит наконец-то в объятья вечной темноты. Теперь никто его не тронет, последний хлеб не украдет, в тайгу прикладом не погонит… Не плачь. Теперь он отдохнет».
