– Ты когда-нибудь слышала о другом Черном монахе?
– Да. Он жил здесь, в Сэн-Гилдасе, в прошлом веке. Был невинен, как голубь. Он писал на бретонском. Хроники, наверное, хотя я никогда их не видела. У него было такое же имя, как у другого летописца, тоже монаха, Жака Сорге. Кто-то говорил, что Сорге был отдаленным потомком того предателя. Конечно, тот, первый Черный монах, был негодяем. Но, если у него и был ребенок, он ведь не обязательно должен быть предком Жака Сорге. А второй монах, говорят, был святым человеком. Говорят даже, что его взяли живым на небо, – добавила Лиз, глядя на меня доверчивыми глазами.
Я улыбнулся снисходительно.
– Но ведь он исчез, – настаивала Лиз.
– Боюсь, что он исчез в другом направлении, – пошутил я и рассказал ей все, что произошло утром. Я поступил необдуманно. Я совершенно забыл о человеке в маске, заглядывавшем в окно, и вспомнил о нем слишком поздно. Я осознал, что я наделал, лишь увидев, что Лиз сильно побледнела.
– Лиз, – нежно убеждал я ее, – это всего-навсего чья-то дурацкая шутка. Ты сама об этом говорила. Надеюсь, ты у меня не суеверная?
Не отрывая своих глаз от моих, она медленно вынула золотой нательный крестик и поцеловала его. Но губы, прижатые к символу веры, дрожали.
Около девяти часов утра я вошел в гостиницу «Груа», сел за длинный дубовый стол и поздоровался с Марианной Брюнер, кивнувшей мне в ответ прелестной головкой в белоснежном чепце.
– Ну-с, умница моя, – начал я, – чем сегодня угощают в этом заведении?
– Шист? – предложила она по-бретонски.
– Да, и немного красного вина, – ответил я.
Она подала великолепный кевильперский сидр, и я добавил туда немного бордо. Марианна наблюдала за мной плутовскими черными глазами.
– Отчего у тебя такой яркий румянец, Марианна? – спросил я. – Наверное, Жан Мари был здесь?
– Мы собираемся пожениться, месье Даррел, – сказала она и невольно рассмеялась.
– А! Так вот почему Жан Мари Трегунк совсем потерял голову!
– Голову? О, месье Даррел, вы, наверное, хотите сказать сердце.
– Ох, да, конечно. Он слишком рассудительный, чтобы потерять голову.
– Только благодаря вашей доброте… – начала было девушка, но я остановил ее жестом и поднял стакан.
– Только благодаря вам самим. За ваше счастье, Марианна! – и я с удовольствием осушил стакан «шиста». – А теперь поведай-ка мне, где я смогу найти Ле Биана и Фортона.
– Месье Ле Биан и месье Фортон наверху. Они, наверное, заняты разбором имущества, оставшегося от Красного Адмирала.
– Они собираются отослать все в Париж? Да? Могу я подняться наверх?
– Храни вас бог, месье Даррел! – И девушка улыбнулась.
***
Я постучал. Дверь мне открыл маленький аптекарь. Он был покрыт пылью с головы до ног. Очки косо сидели на его носу.
– Входите, месье Даррел, – произнес он. – Мы с мэром упаковываем имущество Пурпурного Императора и бедняги Адмирала.
– Коллекции? – осведомился я, заходя в комнату. – Будьте осторожны при укладке. Футляры стеклянные, к тому же малейшее сотрясение – и бабочка останется без крылышек или усиков.
Ле Биан пожал мне руку и кивнул на большую стопку в центре комнаты.
– Футляры обиты пробкой, – успокоил он меня, – к тому же мы прокладываем их войлоком. Парижское Этимологическое общество обещало оплатить пересылку.
Объединенная коллекция Красного Адмирала и Пурпурного Императора представляла собой замечательное зрелище.
Я рассматривал футляр за футляром и не мог оторваться. Экземпляры были великолепные. Каждая бабочка, каждый мотылек снабжен этикеткой с латинским названием. Здесь были и обыкновенные капустницы и огненные медведницы; были здесь бабочки дневные, солнечных цветов – от лимонного до жарко-оранжевого, и ночные, серебристо-серые и серовато-коричневые. Были здесь и футляры-гиганты, заполненные яркими крапивницами, представителями многочисленного семейства ванесс.
В особом, довольно вместительном ящичке помещался Пурпурный Император, Анатура ирис, бабочка, давшая Пурпурному Императору такое имя и послужившая причиной его смерти.
Я стоял, глядя на печально известную бабочку. Ле Биан приколачивал крышку к огромной коробке, доверху заполненной футлярами всевозможных размеров. Наконец он вогнал последний гвоздь и поднял на меня глаза.
– Значит, решено, – сказал он, – что ваша жена передает коллекцию, принадлежащую Пурпурному Императору, городу Парижу?
Я утвердительно кивнул.
– Без изъятий?
– Это дар, – сказал я.
– Включая и этот экземпляр, что у вас в руках? – спросил Ле Биан. – Эта бабочка стоит кучу денег.
– Неужели вы думаете, что у нас возникнет желание продать Императора? – спросил я. Меня начала раздражать настойчивость мэра.
– Я бы его уничтожил, будь я на вашем месте, – визгливо закричал Ле Биан.
– Это было бы такой же глупостью, как ваше вчерашнее захоронение манускрипта, – заявил я и посмотрел на Макса Фор-тона. Он немедленно отвел глаза.
– Суеверные трусы! – сказал я и сунул руки в карманы. – Вы верите любым небылицам, которые вам рассказывают.
– Ну и что? – спросил Ле Биан, подняв брови. – В них больше правды, чем лжи.
– Неужели? – ухмыльнулся я. – Мэр Сэн-Гилдаса и Сэн-Жульена верит в оборотней?
– Нет, в оборотней не верю.
– Тогда во что? В огненного человечка?
– Это история, – убежденно сказал Ле Биан.
– Черт возьми! – закричал я. – Вероятно, господин мэр непоколебимо верит в существование великанов?
– Великаны существовали, это всем известно, – проворчал Макс Фортон.
– И это говорит аптекарь! – воскликнул я с укоризной.
– Послушайте, месье Даррел, – скрипучим голосом отозвался на это Ле Биан. – Вы знаете, что Пурпурный Император был ученым человеком? Сейчас, я думаю, пришла пора задать вам вопрос: Почему он постоянно отказывался включить в свою коллекцию посланца смерти?
– Кого, кого? – удивился я.
– Я имею в виду ночную бабочку. Ее называют «мертвая голова», но мы в Сэн-Гилдасе зовем ее «посланец смерти^.
– А, вы говорите о большом бражнике, широко известном под названием «мертвая голова», – сказал я. – С какой стати местные жители именуют ее посланцем смерти?
– Дело в том, что они говорят так о ней не менее восьмисот лет, – вступил в разговор аптекарь. – Даже Фруассар упоминает об этом в комментариях к хроникам Жака Сорге. У вас в библиотеке есть эта книга.
– Сорге? Кто он такой? Я никогда не читал его книг.
– Жак Сорге был, кажется, сыном какого-то священника, лишенного духовного сана. Я точно не помню. Это было во времена крестового похода.
