– Давай теорией займемся позже, – перебил Дима, вспомнив построенную утром цепочку «странные сны – мертвый румын на пороге – шкатулка и содержимое шкатулки»; лично ему заключительное звено цепочки давало ответ – случайности все это или нет, без всяких теоретических исканий.
Но Ира поняла его по-своему.
– Ладно, давай позже. Тогда ответь мне на другой вопрос… – она замолчала, надеясь, что Дима сам догадается о чем пойдет речь, но он не догадался, и Ира обиженно вздохнула, – у меня теперь есть своя квартира, но я не хочу туда. Что будем делать?
Переход оказался настолько резким, что Дима уставился на собеседницу. …Блин, ну да – теперь ведь это ее хата; прятаться ей не от кого… – он представил, как через час останется один, и ему стало жутко. Если дом начал действовать, а не только донимать видениями, ему ни под каким видом не хотелось находиться здесь одному. И еще он подумал, что Ира не просто живое существо, спасающее от одиночества, от безумия снов и мыслей, а та, кто способен понять его даже быстрее и лучше него самого. Она принадлежит, скорее, его миру, чем тому, зазаборному, думающему по-другому и решающему совсем другие задачи.
– Конечно, оставайся, – он встал, протянул руки, и Ира послушно подошла в его объятия, – мне хорошо с тобой.
– Мне тоже, – она уткнулась в его шею, и затихла.
Основная проблема бытия успешно разрешилась, и Ира, как женщина, почувствовала это первой.
– Может, приготовить поесть? – спросила она.
– Ты ж не любишь готовить, – Дима вспомнил их первую встречу, такую бесконечно далекую.
– Не люблю – не значит, не умею. У нас есть что-нибудь? – она направилась к холодильнику.
– Боюсь, придется идти в магазин, – остудил ее пыл Дима.
– Тогда купи еще и кофе. Ты ж знаешь, я не могу без него.
– Ладно, будет тебе новое корыто, – Дима рассмеялся.
* * *
Несмотря на распахнутые окна, кухня наполнилась запахом котлет. Дима сидел в уголке, наблюдая, как Ира, в Валином фартуке, одной рукой помешивает макароны, а другой, периодически подносит к губам чашечку кофе. При этом оба молчали, потому что, кроме дома, говорить им, в сущности, было не о чем. Дима со страхом подумал, что все это ему очень хорошо знакомо – точно также оно происходило в совсем недавней жизни, только тогда проблема заключалась в ремонте дома, а теперь в его таинственной сущности. …И ничего нового не бывает. В первое мгновение, когда мы видим незнакомый яркий фантик, нам кажется, что конфета должна быть более вкусной, а на деле, там тот же тонкий слой шоколада и вафля, пропитанная эссенцией – вкус, знакомый с детства…
После ужина Ира помыла посуду и остановилась у окна, не зная, чем еще могут занять себя два фактически чужих человека, и молчание это затягивалось до неприличия.
– Расскажи что-нибудь, – попросил Дима.
– Я?!.. – Ира искренне удивилась.
– Конечно. У меня жизнь скучная, а у тебя, хоть в прошлом, было что-то интересное.
– Не знаю, – она вздохнула, – столько лет прошло, что уже нужные слова не подбираются. Эти воспоминания остались внутри яркими пятнами, но бесформенными ощущениями, поэтому понимать их могу только я… ты понимаешь, о чем я?..
– Пожалуй, – Дима решил, что она опять очень четко сформулировала сущность воспоминаний, и позавидовал.
– Прости, – Ира снова вздохнула, – тебе скучно со мной? Без меня было лучше?
Дима подумал, что как бы ни сложились их отношения в дальнейшем, на данный момент одно ее простое присутствие разгоняет одиночество дома, и за это ей огромное спасибо – у него не возникает желания блуждать по комнатам, в поисках призраков; шарахаться от темных окон и замирать при каждом шорохе. Наверняка и кошмарные сны больше не посмеют вернуться, когда он будет чувствовать на плече ее голову и слышать ее дыхание, ведь они начались после того, как умерла бабка и ушла Валя, то есть, когда он остался совершенно один. Ему просто нужен рядом кто-то живой. За неимением человека, он выбрал дом и оживил его!.. Все встало на свои места, и оказалось настолько элементарно, что Дима рассмеялся.
– Ты что? – удивилась Ира, – вспомнил, как было без меня?
– Дурочка, – он обнял ее, – с тобой гораздо лучше… а, знаешь, что?.. – и замолчал.
– Знаю, что?
– А пойдем, откроем ту медную шкатулку.
– Ты еще не открыл ее? Какой же ты не любознательный!
– Такой вот, но сегодня я ее просто разломаю, на фиг! Я нашел ее, когда разбирал старый шкаф, – Дима взял с подоконника тускло поблескивавшую коробочку, – потом меня три ночи мучили кошмары – я играл в шахматы, являясь, то игроком, то фигурой. Части моего тела при этом существовали совершенно самостоятельно… это трудно рассказать… Там была женщина с твоим телом, которая сначала превратилась в самолет, а потом в птицу. А играл я, оказывается, с румынским офицером, который на фотографии лежит среди обломков дома. Я победил благодаря тебе. Когда ты убила его…
– Я его убила?!..
– Ты или птица, сейчас не важно… так вот, у него в руках была эта шкатулка – там, во сне; так вот, если в ней находится что-то связанное с ним… – он замолчал, надеясь на подсказку, но Ира, видимо, хотела, что он сам сделал вывод, поэтому спросила:
– Если в ней находится что-то связанное с ним, то что?
– Не знаю, что… – Дима не решился сказать – тогда, действительно, тебя спас дом.
Вместо этого он повертел шкатулку в руках, проверяя, не надумала ли та открыться сама, а потом с силой швырнул об пол. Легкий коробок испуганно метнулся в сторону, запрыгал и замер, спрятавшись за ножку стола. Угол, которым шкатулка врезалась в доски сплющился и в нем появилась крошечная щель. Дима сунул туда нож и крышка отлетела в сторону. Внутри лежал серый камень с блестящими вкраплениями. Ира наклонилась, осторожно взяла его двумя пальцами.
– Похоже на обычный базальт.
– И о чем это говорит?
– Ни о чем. Скальная порода, встречающаяся практически везде и не представляющая никакого интереса, – она подняла изуродованную шкатулку, и на ладонь выпала тусклая пластина, на которой был выбит текст, – это по-немецки, – Ира разглядывала крохотные буквы, – учила ведь когда-то… значит, так – Александр Балабан, обер-лейтенант. 23-й… какой-то батальон 6-й румынской горно… какой-то – похоже, горно-стрелковой дивизии.
Она подняла голову, и оба почувствовали, какая вокруг стоит тишина. Ни песчинка не упала в обрушенной комнате, ни ветерок не шелохнул листок за окном, да и сами они стояли в оцепенении, испуганно глядя друг на друга.
– От нас что-то хотят, – прошептала Ира, – от тебя и меня…
С крана сорвалась капля, потом вторая. Оба обернулись, уставившись на безжизненный до того кран.
