«Я мертва», — подумала она.
Нечто жизненно важное в ней — сильное и доброе — исчезло, и она чувствовала себя опустошенной. Как если бы отныне она не могла слышать иных звуков, кроме эха, не могла прикоснуться ни к чему, кроме тени. Чистый поток непрерывных перемен, бегущий сквозь каждое живое существо, замер в ней навеки.
Больно не было. Но даже мука умирания была лучше, чем сама смерть.
— Чувство потери скоро пройдет, — заметил Жюльен. — Особенно когда ты увидишь, на что мы способны.
Патрисия медленно села. Лепестки раздавленной камелии, вплетенной в ее прическу, осыпались ей на платье.
— Я голодна, — только и нашлась она что сказать.
Жюльен усмехнулся.
— Все мы пробуждаемся голодными. Давай найдем тебе что-нибудь перекусить. О, взгляни-ка, вон кто-то идет.
В сад ввалился Бергард Уилкинс, изрядно пьяный. Впервые Патрисия заметила, что музыка или гул голосов изнутри здания уже не слышны; должно быть, она умерла несколько часов назад.
Альтея будет гадать, куда она подевалась.
Бергард схватился за пухлый живот, почти не владея собой, но разом забыл о своем недомогании, когда увидел Жюльена, нависшего над Патрисией.
— В чем дело? — спросил он. — Ларро, старина, не стоит быть грубым с дамами.
— Не нужно беспокоиться о Патрисии, — заверил его Жюльен. — Ей лучше, чем когда бы то ни было прежде. Не правда ли, дорогая моя?
Патрисия склонила голову набок. Каким-то образом она слышала, как бьется сердце Бергарда. Каждый удар действовал на нее, как призывный бой барабана. Внутри Бергарда текла кровь — горячая, живая кровь…
Она набросилась на него с силой, которой никогда прежде не обладала. Опрокинувшись на спину, он с ужасом уставился на ее впервые удлинившиеся клыки. Ей было больно и в то же время до дрожи приятно. Казалось, так и должно быть.
Вот что она такое отныне!
Затем она укусила его, впиваясь в теплую плоть, чтобы получить то, в чем так нуждалась. Кровь хлынула Патрисии в рот, густая, горячая и свежая, и та жадно глотала, отчаянно стремясь вновь почувствовать вкус жизни. Бергард сопротивлялся лишь мгновение, но затем потерял сознание и обмяк на земле.
— Вот и хорошо, — заметил Жюльен. — Моя свирепая малютка Патрисия.
Не в силах больше пить, она села. Липкая кровь сохла у нее на губах. Бергард, к ее удивлению, все еще дышал, но потом она поняла, что так и надо.
— Он забудет, что его укусили. — Собственный голос показался ей странным. — Совсем как я забыла.
— Несомненно, мистер Уилкинс очнется завтра в полной уверенности, что напился до потери сознания, — как, полагаю, случилось бы и без твоего вмешательства. Шрамы от укуса к тому времени уже почти поблекнут. Никаких следов не останется. Как видишь, все это прекрасно работает.
— Значит, это не убивает. Когда мы пьем.
Как странно говорить «мы», подразумевая вампиров.
— Если только мы сами этого не хотим — как я хотел для тебя.
Жюльен помог ей подняться на ноги и предложил платок. Она промокнула губы, испачкав красным белое полотно.
— Что теперь? — прошептала она.
— Теперь, моя дорогая, мы превратим Новый Орлеан в свою игровую площадку. Мы можем открыто жить вместе, если пожелаешь. Шокировать чернь. Или же отправиться в другие места, где ни единое живое существо нас не отыщет. Мне нужно многое тебе показать. А тебе — многому научиться.
Его пальцы скользнули по глубокому вырезу ее платья, не оставляя сомнений в том, чему он хотел бы научить Патрисию для начала.
Жюльен предложил ей руку, и она оперлась на нее. Ноги у Патрисии подкашивались — не от слабости, а от неожиданного ощущения силы, текущей сквозь нее.
— Давай выйдем через парадную дверь, — предложила Патрисия. — Не думаю, что рабы осмелятся сказать нам хоть слово поперек.
Жюльен медленно, чувственно улыбнулся.
— Превосходная мысль.
Они вернулись в зал Лафайета, к этому времени уже почти опустевший. Пол усеивали цветочные лепестки, облетевшие с дамских букетиков, половина свечей прогорела. Пожилая рабыня, чью спину согнули годы тяжелого труда, ковыляла вдоль стен, задувая оставшиеся. Ведро и тряпки в углу говорили о том, что вскоре ей предстоит приняться за уборку. Должно быть, близился рассвет. Одинокий масляный фонарь мерцал у входной двери.
— Куда ты хотела бы отправиться дальше? — поинтересовался Жюльен.
— В дом моей матери.
— Ты не слишком-то к ней привязана. Полагаю, она вот-вот получит урок, которого не забудет. Не могу дождаться, когда увижу это собственными глазами.
Открыв дверь, он вышел на крыльцо, но Патрисия задержалась на пороге.
— Ты не пойдешь со мной.
— Что ты имеешь в виду?
Схватив масляный фонарь, она швырнула его в лицо Жюльену.
Стекло разлетелось на осколки, смешивая пламя с горючим маслом, расплескавшимся по телу вампира. Он завопил — ужасным, звериным воплем. Все его тело превратилось в огромный факел, он пошатнулся, а затем рухнул на дорожку перед крыльцом.
Глядя на пляшущий огонь, Патрисия думала об Амосе — о том, как долго и усердно он трудился, чтобы освободиться. Она вспоминала добрые сильные руки, обнимавшие ее, и то, как Жюльен бросил его тело в переулке, словно мусор. Она воскрешала в памяти их последний поцелуй.
Сзади к Патрисии приблизилась старая рабыня. Увидев горящего Жюльена, она не стала звать на помощь. Она просто стояла рядом с девушкой и смотрела.
Когда все закончилось и стало ясно, что обугленная масса на дорожке больше никогда не шевельнется, Патрисия обернулась.
— Я Патрисия Деверо. Если понадобится подтверждение того, что это был несчастный случай, скажи им, что я видела все от начала и до конца.
— Если вспомнить, как бывают пьяны эти жеребчики, никто в этом не усомнится.
Женщины обменялись взглядами, а затем Патрисия отправилась в долгий путь домой.
Она подозревала, что в измятом, запачканном платье представляет собой то еще зрелище. К счастью, улицы были почти пусты. Когда она доберется, Альтея придет в ярость, полагая, что дочь оказывала Жюльену Ларро услуги, которые ему следовало сначала оплатить. Патрисия не собиралась долго мириться с подобными разговорами. Она решила закончить сезон, притворяясь человеком, пить, когда захочется, изучать собственные возможности. И как прекрасно она будет смотреться в шелке и атласе, с убранными вот так вот волосами. Жюльен назвал красоту ее доспехами, и она не собиралась отказываться от своей брони. Будучи красивой, ты можешь очаровывать людей вокруг, чтобы они так никогда и не увидели неприглядной правды.
Через несколько месяцев Патрисия научится использовать свои новые возможности. И тогда она сможет начать собственную жизнь.
