Тыгрынкээв ходил кругами по тундре три дня, не смея ни вернуться домой, ни уйти прочь окончательно. Он только сейчас понял, что всегда любил своего отца. Он верил - всё, что отец делает, он делает для их, Тыгрынкээва и его братьев, блага. Он готовил их к тому, чтобы они могли выжить и преуспеть во враждебном мире - и ни разу не намекнул, что однажды может сам стать частью этого враждебного мира. Очевидная любовь отца к старшему сыну угнетала Тыгрынкээва еще больше - раз рука отца не дрогнула, когда он целился в спину Титу, то что ему Тыгрынкээв? Не убил сегодня - убьет завтра. Так что, по разуму, следовало бы юноше бежать от стойбища - и чем дальше, тем лучше. Но сердце не пускало. Сердце было уверено, что отец не повредился умом, в него не вселился кэле и что все дела его были нацелены на достижение великой цели. А если Тыгрынкээв сейчас убежит, цель эта никогда не будет достигнута. И он ходил и ходил безостановочно, без еды и питья, разрываясь между велениями ума и сердца до тех пор, пока от усталости не подкашивались ноги. Тогда он ложился прямо там, где стоял и забывался в тяжелом, полном жутких видений, сне.
Очнувшись на третье утро, Тыгрынкээв увидел прямо над собой волчью морду. Белые арктические волки и чукчи всегда относились друг к другу с уважением, и никто не нападал первым без очень веской причины. И те и другие - были охотниками и были воинами. Когда-то были. Пусть сегодня мало кто из чукчей накалывал себе точки на запястье в честь убиенных врагов и уж точно никто ни разу не шел в бой, держа в руках бубен, обтянутый человеческой кожей. Пусть - для волков время не имело значения, они всё помнили и вели себя соответственно. И чукчи тоже помнили - хоть и не все. Песцы - слишком мелки, хитры и подлы, чтобы их уважать. Медведи сами не уважают никого - для них всё вокруг - либо бесполезно, либо еда. Потому и сами они для чукчей - лишь еда и шкура. Волки - другое дело. Старики говорят, еще во времена их детства были люди, что умели разговаривать с волками. И что, бывало, волк выносил замерзшего или раненого охотника к его яранге. И что охотник, найдя в капкане неосторожного волка, не убивал его, как это часто бывает сейчас - он надевал ему на лапу лубок и кормил его, пока не срастется кость. Волки помнили - и чукчи тоже. Хоть и не все.
Увидев, что юноша открыл глаза, волк отбежал в сторону. Но далеко не ушел - остался шагах в десяти. Тыгрынкээв с трудом встал на ноги и кашлем прочистил горло.
- Придется тебе подождать, - сказал он с усмешкой, - я еще жив.
Видимо, от него исходил запах умирающего животного, вот волк и заинтересовался. Вряд ли была другая причина, заставившая его так близко подойти к человеку.
Тыгрынкээв расстегнул кухлянку, зажмурившись, подставил лицо теплому весеннему солнцу. Потом вздохнул и сделал шаг - первый за сегодняшний день. Волк сзади негромко тявкнул. Тыгрынкээв недоуменно на него посмотрел, потом отвернулся и, волоча ноги, побрел вперед. Ощущение пристального взгляда в спину, однако же, не проходило, поэтому через некоторое время Тыгрынкээв остановился и обернулся. Волк стоял за ним в десяти шагах и внимательно смотрел юноше в глаза.
- Ты будешь идти за мной, пока я не упаду? - спросил Тыгрынкээв.
Волк тявкнул, немного отбежал, остановился и полуобернулся, словно ожидая, что юноша пойдет за ним.
- Ты хочешь, чтобы я пошёл за тобой?
Вряд ли в другой день Тыгрынкээву пришла бы в голову такая мысль - а если бы и пришла, вряд ли бы он к ней прислушался. Но сейчас ему было все равно, куда идти, и он пошел к волку. Тот отбежал еще шагов на десять и опять остановился, поджидая уставшего юношу.
Тыгрынкээв не удивился - он обрадовался. Сила его ума оказалась равна силе его сердца, и уже четвертый день ни одна из них не могла взять верх. Должно было произойти какое-то вмешательство извне, или он бы так и умер на этой заколдованной окружности, двадцатикилометровым кольцом опоясывающей стойбище. Теперь же, увидев выход из безвыходной ситуации, он принял его всей душой. И с новыми силами поспешил вслед за своим необычным провожатым.
Волк шел долго - почти до вечера. Тыгрынкээв измотался до того, что весь мир сузился в его глазах, и он словно бы смотрел вперед через узкую трубу, в которой было место только для волчьих следов на еще не растаявшем снегу. Тыгрынкээв не ел и не пил четыре дня и теперь жалел об этом - вдруг ему не хватит сил дойти туда, куда его ведет белый волк? Он черпал на ходу ладонью снег и жевал его - помогало. И к вечеру он вышел на берег реки. Тыгрынкээв узнал это место - такой высокий обрыв нависал над рекой только в одном месте на сотни километров вокруг. Вода под этим обрывом была особенно темна и неподвижна; покойный Эквургын утверждал, что видел играющих в омуте чертей, но ему мало кто верил - все знали, что Эквургын видит чертей частенько и объяснения тому были самые прозаичные.
Тыгрынкээв осмотрелся, пытаясь понять, куда ему идти дальше, но волка не увидел. Зато увидел отца - он стоял лицом к обрыву, на самом его краю и смотрел на закат. Тыгрынкээв усмехнулся, подошел к отцу, сел на край обрыва и свесил ноги.
- Ты мог бы взять тупые стрелы, - сказал он, - а кто не увернется, тем вымазать лицо сажей и прогнать из стойбища. Раз настоящих людей так мало осталось, не следует ли их беречь?
Отец посмотрел на сына и Тыгрынкээв вздрогнул, увидев бездну, сочащуюся из его глаз.
- Карем. Не следует, - сказал отец тихо и отвернулся, - настоящих людей осталось столь мало, что их уже бесполезно беречь. А нас - береговых людей - не осталось совсем. Твоя мать была последней женщиной гычурмыкин. Будь у тебя даже сто братьев, они не смогли бы продлить род.
- Почему - была? - спросил Тыгрынкээв. Спросил спокойно, он уже знал ответ и смирился с ним.
- Она умерла. Вчера.
Тыгрынкээв кивнул.
- В школе учитель говорил мне, что кереки живут еще в нескольких стойбищах и даже там, в поселке, было двое кереков.
Отец невесело засмеялся.
- Лиса может назваться вороном, но вороном от этого не станет. Нас всегда было мало, и мы всегда знали друг друга. Больше нет никого. Те, кто сейчас зовет себя гычурмыкинами - либо, в лучшем случае, анкалгакку, либо просто лгут.
Отец замолчал. Так они молчали довольно долгое время - пока громадный красный шар закатного солнца наполовину не опустился за горизонт. Тогда Тыгрынкээв спросил:
- Что теперь? Будем жить, как раньше, пока однажды ты не окажешься быстрее и не убьешь меня?
- Нет. Испытание закончено, и ты один его выдержал, - он повернул голову и посмотрел на сына, - я бы хотел, чтобы на твоем месте был Титу.
- Я знаю, - кивнул Тыгрынкээв.
