Когда Соня коснулась ступеней крыльца, лампа над дверью вспыхнула двойной яркостью и – пых! – перегорела, брызнув дождем матового стекла.
Соня прошла мимо роскошной зеркальной рамы в стиле псевдорококо. Безглазые херувимы с детскими лицами глядели на нее из позолоченных виноградных гроздей. Она остановилась посмотреть на свое отражение.
Она была Шивой, она была Кали. Она была всем, что есть в природе темного и страшного, обожаемого и презираемого, почитаемого и отвергаемого. Она как в ножны была заключена в оболочку тьмы цвета свежего кровоподтека. Эта оболочка рябила и колыхалась медузой, и на глазах у Сони выпустила щупальце, вслепую шарящее в воздухе, будто в поисках добычи. Она знала, что ищет это щупальце, и знание это не взволновало ее и не встревожило.
Ни вины, ни угрызений совести не было. Излучаемое ею зло не было инфернальной сущностью, придуманной теологами за столетия попыток снять с себя вину. Нет, это было всего лишь человеческое зло. Конечно, оно было выделено и очищено до такой степени, что стало метафизическим эквивалентом ракетного топлива, но источник его был не дьявольским, а смертным.
Нобли могут на этой сохраняемой энергии жить без подзарядки столетиями. Но Соня была неоконченным сосудом, она не умела должным образом синтезировать эмоции, почерпнутые из других. Ей грозила перегрузка и непроизвольный взрыв, и потому надо было сбросить заряд, пока этого не случилось. Но как это ни делаешь, все равно опасно.
Она вспомнила слухи насчет того, что гитлеровские лагеря смерти, сталинские чистки и фермы перевоспитания красных кхмеров были побочными эффектами таких взрывов. В Реальном Мире не происходит ничего, что не отразилось бы в полужизни человеческих существ, и какая-то часть ее сущности по-прежнему не хотела выпускать зло на невинных.
Соня оскалила клыки и состроила гримасу в зеркало. Так-то лучше. Нет больше смысла притворяться, верно? Так где ты, сука? Выходи и дерись лицом к лицу, как подобает монстру.
(Я в кабинете. Третья дверь слева.)
Соня вздрогнула, забыв зеркало и отражение. Голос был отчетлив и ясен, будто Колесс стояла бок о бок. Значит, она подготовилась, да? Отлично. Соня чувствовала себя викингом-берсерком, ошалевшим от кровопролития и неизбежности смерти. Она отметила, что с нее градом течет пот и руки дрожат. Огонь внутри и огонь снаружи. Так просто было бы отдаться этой злости, что пенится и шипит в ней, броситься в битву, завывая, как погибшая душа в аду...
Надо действовать осторожно и думать головой. В последний раз когда она отдалась бездумной злости, это чуть не обошлось ей в последние остатки здравого рассудка. Но соблазн был велик. Наполняющая сила раздувала ее, как кожаный мяч, накачанный до предела. Что будет с ней – и с теми, кто рядом с ней, если она взорвется?
В кабинете погас свет, хотя ей это было безразлично. Хоть бы был яркий полдень при открытых шторах.
Кэтрин Колесс сидела на краю большого дубового стола, занимавшего почти всю комнату. Она была одета в брючный костюм серебристой парчи, вокруг шеи был повязан розовый шарф. Аура вокруг нее дрожала, как горячий воздух над летним асфальтом. От излучаемой ею ненависти Соня чуть не замерла в экстазе.
(Ты мне причинила море хлопот. Надо было тебя убить на месте, как предлагал Торн.)
Соня вздрогнула. Надо было соблюдать осторожность, держать над собой экран. Колесс бывала у нее в голове и знала, как повернуть нож для максимального эффекта. Они были на дистанции прямого удара, но это было не важно. Когда удар будет нанесен, это будет сделано не на физическом уровне.
– И почему ты этого не сделала? Зачем было держать меня в живых? Просто от жадности?
Колесс с таким видом, будто тема ей неприятна, перебирала руками завязанный под горлом шарф.
– Или дело в другом? В том, что у нас с тобой есть что-то общее?
Колесс окаменела, глаза ее полосовали Соню как скальпели. Голос прозвучал прямо у Сони в голове:
(Замолчи! Замолчи, Мерзость!)
Соня схватилась за голову, в глазах помутнело от прогремевшего под черепом грома. Если она еще раз так сделает, у меня мозги вытекут через уши, хоть я и вампир. Ладно, какого черта...
– Ага, не все ведь обезьяны живут в зоопарке? А может, и не все монстры надежно сидят под замком?
Еще одна молния раскаленной боли, и Соня чуть не откусила себе язык.
– На этот раз я не накачана наркотиками, Колесс, и я все вижу. У тебя есть сила – признаю, – но нет знания. – Она желчно усмехнулась, вспомнив инфернальную мудрость Панглосса. – Что ты сделала со своими способностями? Охмуряешь больных и задуренных людей, чтобы отдавали тебе деньги, а если ты сработаешь небрежно – то и жизнь. Какое убожество! Это как лазером гравировать открытки.
Колесс не попыталась опровергнуть эту инвективу, но мысли ее щетинились злобой и неловкостью.
– Отчего ты молчишь? – спросила Соня, показывая зубы, и улыбнулась еще шире, увидев побледневшее лицо Колесс. – А где Хагерти? Санитар, которого схватили твои зомби? Где он?
Ответная улыбка Колесс была более чем неприятна.
(Да здесь он... и он тебя ждет.)
Она показала на огромное вращающееся кресло за столом. Соня протянула руку и повернула кресло к себе. Она знала, что увидит, не хотела этого видеть, но не могла заставить себя отвернуться. Голос Колесс слился в белый шум.
(Слишком... гад... раздавил гортань... так просто сунулась ему в голову и аневризму – р-р-раз! Как перезрелый помидор. На самом деле оказала ему услугу. Она могла прорваться в любой момент и где угодно, он бы, скажем, ехал на машине, влетел бы в школьный автобус, например...)
Клод распростерся в кресле, голый. Кожа его приобрела голубой оттенок, кровь отстаивались в ногах и ягодицах. У него был потрясающе беззащитный вид; лицо обвисло, половые органы сморщились.
Соня закрыла ему глаза, коснувшись пальцами прохладного лба.
(Он присматривал за тобой, и ты решила оказать ему ответную услугу. Не вышло.)
Голова Сони резко повернулась к Колесс. Лицо Кэтрин сменилось сгустком мерцающего белого света, с каждой секундой усиливающегося. Соня ощутила, как ее собственная энергия сгущается в защитный клубок, как у кобры.
Из силового поля, окружившего Кэтрин Колесс, протянулись длинные змееподобные щупальца. Она была похожа на горгону, гипнотизирующую свою жертву. Щупальца застыли на миг в воздухе, потом как бичи свистнули, опускаясь на голову Сони и погружая острия в сияние цвета кровоподтека.
* * *
Замок был очень стар. Он стоял на вершине крутой горы, глядя на безрадостное ущелье, где бежала на дне серая лента горного ручья. Вокруг бушевала гроза, и темные коридоры замка озарялись простынями молний. Комнаты были заставлены тяжелой резной мебелью под покрывалами. Пыль покрывала огромные портреты на стенах трехдюймовым слоем. Рваной марлей свешивалась из всех углов паутина, лениво покачиваясь на сквозняках.
