И тогда что-то произошло. Арестант побледнел и впился в лицо Томазо напряженным, пронизывающим взглядом.
— Так это вы — Часовщик?!
Томазо оторопел.
— Я — часовщик?
— Это ведь вы придумали облегчить мараведи! — сделал шаг вперед арестант. — Вы отдали команду крестить морисков! Вы издали «Зеленую книгу»! Ведь так! Не отпирайтесь!
Томазо как ударили в грудь. Нет, кое-кто мог догадываться об его участии в той или иной компании, но все вместе знал только один человек на свете — Генерал.
— Откуда ты это знаешь? — прохрипел он.
И тогда бывший подмастерье, бывший писарь и приемщик Трибунала и бывший лжеинквизитор сокрушенно покачал головой.
— Просто я тоже — Часовщик. Поэтому я понимаю.
Бруно очень быстро, с самого начала допроса, почувствовал что-то знакомое, долго не мог понять что, а потом вдруг его осенило: этот столь много 6 нем знающий сеньор не боится!
Нет, Бруно знал, что такое человек у власти. Он видел множество духовных лиц, которые умели и нападать, и, не теряя присутствия духа, защищаться. Он знал нескольких действительно фанатичных аскетов. Он видел уйму наглых, раскормленных епископских сынков и племянников, способных нагнать ужас на целую провинцию, но все это было не то. Как бы самоуверенно они ни выглядели, все они боялись. Этот был другим.
И едва сеньор сказал о шестеренке, Бруно как пробило. Нет, он вовсе не хотел ни похвастать своим прозрением, ни вообще вступать в разговор; эта роковая фраза вырвалась как бы сама собой. И сразу все изменилось.
— Ну-ка присядь, — жестко распорядился сеньор.
Бруно, прихрамывая на подвернутую во время поимки ногу, подошел к столу и осторожно присел на высокий жесткий стул. Сожженный во время пытки живот болел.
— Кто тебе это сказал?
— Я сам дошел, — пожал плечами Бруно. — И про морисков, и про книгу… это же очевидно.
— Но кто тебе сказал, что это — мое?!
Бруно посмотрел на вцепившиеся в край стола побелевшие пальцы.
— Вы единственный человек в Арагоне, который не боится. Других нет.
Сеньор моргнул и отпустил стол. Он явно растерялся.
— И это, по-твоему, верный признак авторства?
Бруно ушел в себя — на мгновение, не более.
— Точное знание освобождает от страха. Вы не боитесь. А значит, вы знаете.
Сеньор задумчиво хмыкнул и отошел от стола.
— Ты в Бога веруешь? — неожиданно поинтересовался он.
Бруно поднял глаза.
— Я часовщик. Я верю в механику.
— Ах, ну да… — саркастично хмыкнул сеньор, снял с полки книгу и швырнул ее на стол. — «Враг моего врага — мой друг»… и так далее…
Бруно пригляделся. Книга, которую бросил на стол сеньор, оказалась «Алгеброй», и цитата была взята именно отсюда. Именно в этой доходчивой форме там описаны правила перемножения отрицательных чисел.
— Мир намного сложнее, — тихо произнес Бруно. — И ни в «Алгебре», ни даже в «Астрологии» я всех правил не нашел.
Сеньор прошелся по комнате, и в этот миг дверь открылась.
— Томазо Хирон, к Генералу.
— Иду, — кивнул сеньор и посмотрел Бруно прямо в глаза. — А ведь ты — еретик. Сознательный еретик.
— Конечно, — не отводя глаз, пожал плечами Бруно. — Как и вы.
Генерал так и сидел в зале заседаний — теперь, правда, один.
— Ну что, видел своего шпиона? — так, словно ничего не произошло, спросил Генерал.
— Видел, — кивнул Томазо. — Пустое дело, это не шпион.
— И что ты с ним намерен делать?
— Допрошу и Гаспару отдам.
Генерал понимающе кивнул, встал и прошелся по кабинету.
— Я подумал и решил отправить тебя к морискам.
— Зачем?
Генерал остановился и с насмешкой посмотрел на Томазо:
— Вот все тебе надо знать! Попробуешь уговорить их признать крещение и остаться в стране.
— Вы же знаете, что это бесполезно.
— Конечно, знаю, — вздохнул Генерал. — Но сделать это все-таки придется. Поезжай, Томас, поезжай…
Томазо пожал плечами. Генерал знал больше его, и у старика явно были какие-то свои расчеты.
Мади аль-Мехмед узнал о визите посланника Ордена от прибывшего из города лазутчика.
— Он во мне сразу мусульманина опознал, Мади-ага, — задыхаясь от бега и волнения, выпалил юнец. — Подозвал и говорит: передай вождю, я сегодня буду.
Мади потрясение хмыкнул, приказал мужчинам готовить оружие, а к вечеру на перекрытой каменным завалом тропе появился всадник — один.
— Мир вашему дому! — крикнул всадник.
Мади отложил мушкет в сторону и вышел из укрытия.
— Зачем пришел?
— Я пришел с миром, — спустился с коня посланник и подошел к завалу: — Мади?! Мади аль-Мехмед?!
— Вы?! — потрясение выдохнул бывший судья.
Перед ним стоял тот самый сеньор с лицом нотариуса, что в свое время отнял у него Олафа Гугенота.
— Я хочу предотвратить кровопролитие, — с явным усилием выдавил сеньор.
— Проходите, — мрачно кивнул Мади и повернулся к бойцам: — Пропустить.
Томазо честно потратил на уговоры всю ночь. Но, по большому счету, возразить мусульманскому вождю было нечем.
— Хорошо, Томазо, предположим, что мы не станем воевать, — недобро усмехался Мади аль-Мехмед. — Но что тогда?
— Можно признать крещение… — начал Томазо и осекся, такой зрелой ненавистью повеяло от старика. — Или спокойно и организованно выехать из этой враждебной страны и объединиться со своими единоверцами.
Бывший судья прокашлялся, достал из шкатулки текст королевского указа, долго искал нужное место и наконец показал его исповеднику.
— Вот здесь, — ткнул он пальцем в почти затертую от прикосновений строку, — нам запрещено выезжать в Гранаду и те страны, с которыми Папа в ссоре. Верно?
Томазо нехотя кивнул. Указ действительно запретил это.
— А в католических странах нас ждет совершенно то же самое! — горько рассмеялся вождь. — И куда нам бежать?
Томазо молчал. Морисков охотно принял бы турецкий султан, но переплыть Средиземное море стоило денег. У обычных крестьян таких денег никогда и не было.
— Значит, нам остается воевать, — подвел итог разговору Мади аль-Мехмед. — До последнего мужчины. И это не придурь выжившего из ума старика. Вы сами загнали нас в состояние войны.
Томазо молчал. Он знал, что это правда, лучше, чем кто-либо другой.
«В конце концов, я сделал все, что мог», — думал он и, вернувшись в город, первым делом разбудил отсыпавшихся в гостином дворе многократно проверенных в деле доминиканцев. Пора было начинать выполнение второй части приказа Генерала.
— Ну что, готовы?
