Кузен молчит, и это особенно противно, потому что подтверждает — каждое слово. Донёс бы, как миленький. Ославил бы. И семья публично бы от меня отказалась. Или напротив — срочно стала бы мне подсовывать престарелого вдовца. Чтобы хоть со своим, а не с чужаком каким, да чтобы всё тихо да чинно… А теперь, когда моя девичья скромность — наверняка — подтверждена Кристо в письме домой, будут мне подыскивать такой же отрезанный ломоть, за какого хорошая цыганка не пойдёт, а мне — так сгодится. Сначала подыскивать, потом подсовывать… Фу, гадость какая!
— Ты так злишься, будто тебе правда важно, чтобы можно было… крутить, — говорит кузен. — Но ведь наоборот, ты же не крутила, берегла себя! Значит, самой так хотелось, никто же не заставлял. Над душой не стоял.
— Не крутила, потому что не с кем! А если бы полюбила? Не соплюхой вроде тебя, а сейчас, в двадцать два, когда самый цвет? Я же не бессердечная. Полюбила — и что, сохнуть зря? Пока морщинами не покроюсь, пока тело не засохнет, да? Это хорошо вот им рассуждать, они друг с другом все кучно живут, у них любовь-морковь быстро в свадебку идёт, а я — ими же вытолканная, нечеловеческой долей живущая — должна человеческим законом жить, уродовать себя, да?
— Ну, ты чего… Лилян, — Кристо встаёт. И стоит, не решаясь сделать ко мне шаг. — Ну, не плачь, ты чего… Что ты… Никто же не звери. Люция вон живёт… я знаю, у неё мужчина есть. Ей никто ничего не говорит, просят только, чтобы тихо… чтобы семье не говорили люди. Она и живёт. И ты так живи, если правда хочешь. Я что тебя — ножом резать буду? Или дядя Мишка будет резать? Просто… ну, и люди видят, что у тебя призор, и мне же правда ещё учиться надо. Я же только на спящих раньше охотился. С отцом… А тут такие пошли дела. Лилян, чего ты? Давай я тебе свою куртку отдам? А то тебя всю колотит… Лилян! Может, тебе нравится кто-то и ты из-за меня с ним, ну… побоялась? Хочешь, я его к тебе приведу, вот хочешь? А Батори себе пусть другую дурочку ищет для своих заморочек.
— Дурак. Ты ещё свечку предложи подержать. Никто мне не нравится! Мне по жизни, понимаешь ты, обидно! — я даже не пытаюсь вытереть слёзы. — И живёшь, вроде, по-человечески, а ничего человеческого тебе нельзя. Не гуляешь — а всё равно каждый в шалавы записывает. Думала, помогу сироте, взяла «волчонка», какого-никакого родственника — и тот засланец. Присматривает он… Мы бежим, рискуя жизнью, а он всем, кто нам помогает, спасает нас, подгадить норовит. Один ему слишком гомосек, у другой он ученицу тискает, у третьего вовсе — бабу в постель затаскивает. Уходим, оставляя за собой одни только дурные воспоминания. Умеем быть благодарными, полюбуйтеся, люди добрые!
— Ну что ты… ну… Я же гомосекам этим морды не бил. И не затаскивал никого, она сама прыгнула… Она ему, может, и не баба, а для статуса — ты же сама говорила, что вампиры похожи на того, кто их обратил, а они у него все не по женской части… И ты никакая не шалава, никто так не думает, ну Лилян…
— Ну ты-то чего ревёшь?!
— Да ничего я не реву! Тебя жалко!
— Да Святая ж Мать! Жалко ему! — я хлопаю себя по коленям и встаю. Ноги уже затекли. — Небось по мозгам мне ездить моралью не жалел… и репутацию мне гадить — не жалел. Чтобы мне только через силу помогали, через гадливость, да? А тут слёз моих пожалел. Не реви, говорю!
— И ты не реви!
— И я не реву! Всё! Закончила! Давай сюда свою куртку, хоть какая-то польза с идиота…
Кристо быстро сдирает с себя ветровку и подносит мне на вытянутых руках. Я накидываю её себе на плечи — меня и правда бьёт озноб. Должно быть, нервное. Парнишка вон только слегка поёживается, значит, не так уж и холодно.
К рассвету ливень сходит на нет, и мы идём дальше.
Южнее Мартоноша мы забываем о языковых проблемах. Во-первых, в этой части Королевства Югославия живёт довольно много галициан, встречаются полностью галицийские посёлки. Во-вторых, сам сербский язык похож на галицийский. Главное — приспособиться к своеобразным искажениям и кириллическому письму, и ориентироваться становится совсем просто. Цыган в Сербии очень много; в отличие от Г алиции и Богемии, среди них довольно часто встречаются светловолосые, так что мы не привлекаем особого внимания. Мне не приходится даже обуваться в городках и посёлках — я не единственная разутая по случаю лета цыганка. Местным цыганам при расспросах мы говорим, что ушли из Ясапати. Югославское телевидение показывало сюжет о погроме, и нас жалеют. Дважды мы ночуем в цыганских домах: один раз это обычный типовой апартман в доме постройки двадцатых примерно годов, другой — халупа из самодельных кирпичей, весьма жалкая и снаружи, и внутри. Но всё же нам находят, что подстелить, а на мягком спать приятней, чем на земле.
Когда-то давно я мечтала уйти из дома и бродить вот так, без цели, по летним дорогам и незнакомым городам. Но обретя, наконец, свободу — осталась в Пшемысле. Почему? А Бог знает. Не от кого, видно, стало бежать, так что и в городе мне было хорошо. Даже, пожалуй, лучше — у меня почти болезненное пристрастие к хорошей сложносочинённой еде и мягкой постели.
Бойтесь своих желаний — они сбываются. Именно тогда, когда становятся ненужны. И я бреду по чужим дорогам тогда, когда больше всего хотела бы просыпаться по утрам в постели, протягивать руку к кофеварке и слушать, как с шипением наполняет чашку кипяток.
Деньги у нас есть, но мы договорились не удивлять местных жителей и, когда предлагают подзаработать, охотно берёмся. Дважды за неделю меня просили станцевать — без дураков, просто ногами — остановив на улице. Похоже, это любимое развлечение пьяных сербов. Один раз Кристо помогал разгружать машину с мебелью. Несколько раз нам совали старьё; мы отдавали его потом местным цыганам.
Проходя одной из улиц Нового Сада, я замечаю салон связи.
— Зайдём в интернет? — предлагает Кристо.
— Тебе его в Эделене не хватило?
— Нам не обязательно писать письма. Просто посмотрим новости.
Менеджер, молодой парень, одетый по местной моде в облегающую полупрозрачную майку и такие узкие джинсы, что их можно приравнять к белью, корректирующему фигуру, принимает деньги равнодушно.
Должно быть, даже настолько обшарпанным цыганам здесь не чужда тяга к достижениям цивилизации и глобализации.
Я залезаю в гостиную своего сайта — не смотрела её с апреля — и ахаю:
— Что за…
— А что? Очень милые некрологи. «Лиляна была лучиком света всем нам. Красивая, талантливая, молодая — Бог всегда забирает к себе самых лучших. Лиляна, помолись за нас перед Престолом. Твои молитвы Господь примет. Бог любит мучеников, а мы любим тебя», — с выражением зачитывает Кристо последнюю запись, датированную позавчерашним числом.
