Маша нахмурила лоб, пытаясь осмыслить услышанное.
– То есть… у Глеба фальшивые воспоминания?
Макарский кивнул:
– Да. Так бывает, когда пациент воспринимает ситуацию, о которой услышал или прочитал, как часть собственной жизни.
– И какое фальшивое воспоминание не дает Глебу покоя? – поинтересовался Стас.
Психиатр посмотрел на него и ответил:
– Глеб уверен, что он вогнал кол в грудь какой-то женщине, а потом сжег ее.
Маша побледнела.
– Но это неправда, – сказала она.
Доктор вежливо улыбнулся:
– Я знаю. И он это знает. Разумом он это понимает, но вот эмоционально… – Макарский вздохнул. – Пытаясь спастись от чувства вины и от своих фальшивых воспоминаний, Глеб как бы отделил от себя свою болезнь, персонифицировав ее. Его воображение создало двойника.
– Вы хотите сказать, что у Глеба раздвоение личности? – деловито уточнил Стас.
Макарский задумчиво покачал головой:
– Не совсем так. Вторая личность – это он сам. Что-то вроде отражения в кривом зеркале.
– И как это вылечить?
Доктор вздохнул.
– Разбить «кривое зеркало». Это было бы несложно, но есть еще один неприятный сопутствующий фактор.
– Какой?
– Я обнаружил у него признаки конфабуляции[3]. Глеб переживает одно из воспоминаний детства так, словно это случилось совсем недавно.
– И что за воспоминание? – спросила Маша, заранее зная ответ на свой вопрос.
– Смерть учительницы, которая произошла прямо во время урока, – ответил психиатр.
– Он и в этом себя винит? – удивился Стас.
Макарский кивнул:
– Да.
– Это излечимо? Он придет в норму?
– Я на это надеюсь. Психотерапия, гипноз… Кроме того, мы проводим замещающую терапию, чтобы избавить его от наркотического пристрастия. Думаю, у вашего друга есть все шансы на выздоровление.
– Я могу его увидеть? – спросила Маша напряженным голосом.
– В данный момент Глеб Корсак находится под влиянием сильных седативных препаратов, – сказал психиатр. – Вряд ли вам захочется видеть его таким.
Десять минут спустя Стас и Маша вышли на улицу и направились к машине.
– Я всегда знал, что по Корсаку плачет дурдом, – заявил Стас.
Маша резко остановилась. Он тоже.
– Стас, ты специально это говоришь, чтобы побольнее меня ранить? – спросила Маша.
Она произнесла это с горечью, почти жалобно, но Данилов остался спокоен и холоден.
– Иногда приходится делать человеку больно, чтобы вылечить его, – изрек он. Потом добавил уже более мягко: – Маша, ты его не любишь. И никогда не любила. Он был твоим ярким увлечением. Но яркие цвета быстро приедаются.
– Ты теперь психолог? – язвительно осведомилась Маша.
Стас покачал головой:
– Нет. Просто я очень хорошо тебя знаю.
Он взял ее за плечи и повернул к себе. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и Маша не делала попыток высвободиться. Стас понял это по-своему.
– Я буду любить тебя и никогда не брошу, – сказал он. – Дай мне шанс, и я попытаюсь сделать тебя счастливой. Без сумасбродств и нервотрепок.
Маша усмехнулась.
– Ты предлагаешь мне скучную, но счастливую жизнь? – уточнила она.
– Да, – твердо ответил Стас. – Только такая жизнь и бывает счастливой.
Несколько секунд она размышляла. Потом сказала:
– Наверное, ты прав. Именно о такой жизни стоит мечтать.
Стас прижал Машу к себе и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась. Он хотел поцеловать ее еще раз, но она высвободилась из его объятий. Потом подняла голову и посмотрела на мрачное здание психбольницы. В окне третьего этажа она увидела Глеба. Он стоял и смотрел на них. Маша оттолкнула от себя Стаса.
И снова он понял это по-своему.
– Если ты скажешь, что мне надо подождать, я подожду, – заявил Данилов.
– Идем в машину, – сухо обронила Маша.
Стас пожал плечами и двинулся к машине. Шел он, ссутулившись, сунув руки в карманы кожаной куртки. Маша задумчиво посмотрела на его спину, потом бросила взгляд на окно. Глеба там уже не было. Несколько секунд Маша размышляла, затем негромко окликнула:
– Подожди меня!
И быстро нагнала Стаса.
«Хазельберн» – сорт виски. (Прим. ред.)
Трансперсональная психология – течение в психиатрии, которое занимается изучением измененного сознания и религиозного опыта.
Конфабуляция – пересказ больным ложных воспоминаний.
