— Мы прилетели сюда, чтобы найти пропавших людей. Наша цель — сделать маршруты и найти их. Сегодня, сейчас, часть людей выйдет в маршрут — половина отряда. Эти люди поедят, попьют горячего чаю и пойдут. Один отряд — с господином Василием, другой — со мной во главе. Эти отряды уйдут на десять часов. За это время оставшиеся поставят лагерь, осмотрят его окрестности, приготовят еду для всех.
Ямиками сделал паузу, дал Михаилу перевести до конца. Повисла тишина, как показалось японцу — недоумевающая тишина. И в эту тишину Ямиками бросил:
— Это понятно? Вопросы есть?
На него смотрели — кто с интересом, кто с откровенной иронией.
Ямиками выждал и продолжил:
— Я вызываю добровольцев. Тех, кто пойдет в составе отрядов. Если не хватит добровольцев, я сам назначу людей в отряды.
Опять повисла тишина. И нарушил ее первым тот, кто смотрел глумливее остальных:
— Да мы, начальничек, не разумеем, что за такое дело — «маршруты»… Мы кто? Мы мальчики фартовые, мы что? Мы порезать можем, мы на дело ходим, а что еще за «маршруты»? В них, начальничек, мужики ходят, мы так понимаем!
Мужичонка частил еле понятной Тоекуде скороговоркой, кривлялся, разводя руками. И Тоекуда видел, что на одних физиономиях расплывается или готова расплыться такая же глумливая ухмылка. Другие смотрели строго, серьезно, и Тоекуда понимал по их лицам, что подвергается испытанию. Провалиться было нельзя — это он тоже понимал.
И он сказал без переводчика, уже зная, что у эбису полагается говорить «ты» равным или тем, кто ниже:
— Ти будесс меня подчинясся, понятно… Не будесс — тебя, к созалению, ты меня извиняла, не будессс… Понимала?!
Мужичонка ухмылялся в лицо. Тоекуда шагнул вперед, и рука собеседника мгновенным движением нырнула в карман полушубка. Не меняя выражения лица, Тоекуда ударил ногой в тяжелом, зашнурованном до колена ботинке. Анорак не мешал ему двигаться, практически не сковывал движений. Бил он левой ногой, безошибочно угодив как раз по кистевому суставу правой, опущенной в карман, руки. Послышался явственный хруст. Мужичонка выдернул повисшую, странно торчащую руку, секунду смотрел на выступивший из прорванной кожи розовато-желтый разлом кости. Потом взвыл, попятился, заорал, дико распялив рот. Тоекуда понимал, что так просто он теперь не замолчит, и ударил еще раз, ребром правой руки, в голову. Удар нужен был только для одного, чтобы прервался мешавший Тоекуце крик. И так уже поднимался ропот, слышались выкрики, в поднимавшейся сумятице легко можно было утратить контроль над ситуацией. Крик моментально прервался, мужичонка рухнул, словно кегля. Одновременно Василий выпалил в воздух из карабина. Ударило очень громко, рвануло уши, словно взрыв, отразили звук и холмы, оградившие тесную долинку, и тучи. И много раз отдавалось эхо, затихая в отдалении.
— А ну тихо, варнаки! Бунтовать?! Слушать командира, сволочи!
— Ух ты!
На лицах расцветали улыбки. Многие мужики-эбису явно были очарованы. Тоекуда испытал мгновенный приступ острого презрения к болванам. Словно животные, они всерьез уважали только того, кто лучше умеет драться. Но момент необходимо было использовать.
Тоекуда щелкнул Мише пальцами, заторопился:
— Я повторяю еще раз… Есть добровольцы для участия в маршрутах? Вы прекрасно понимаете, это будет все оплачено.
Тоекуда видел, что несколько человек выйти готовы, в том числе и те, кто не слонялся без дела по будущему лагерю, а ставил палатки. Но им надо было помочь.
— По-моему, ты хочешь быть добровольцем? — безошибочно ткнул Ямиками в одного из тех, кого присмотрел. Мужик, похоже, колебался.
— Не бойся отказаться, за это не наказывают. Но быть добровольцем выгоднее.
— А я, я и без выгоды, — тихо, без бравады, отвечал ему мужик из толпы.
— Как зовут?
— Сергей…
— Ты пойдешь со мной и получишь на четверть больше условленного, от меня лично.
Второй вызвался без колебаний. Тоекуда отобрал еще пятерых, но прибавки больше не давал. Двоих добровольцев он взял себе, прибавив к ним еще трех, которые не вызывались добровольцами. Как раз тех, кто сидели на камушках у реки, и уснувшего посреди лагеря на груде снаряжения. Один пытался рассказывать, что стер ноги. Тоекуда велел снять сапоги и показать мозоли. Тот замотал головой, и Ямиками сделал шаг к нему. Мужичонка тупо стоял на месте, не пытаясь ни бежать, ни извиниться за нелепейшую попытку вранья. Подивившись тупости эбису, Тоекуда сбил его с ног пощечиной, велел идти в отряд.
Со всеми остальными, впрочем, он познакомился, пожал руку, раз уж у них так положено, назначил добровольца Сергея главным после самого себя.
Василий уже тоже начал собирать свой отряд, так же перемежая добровольцев с самым ненадежным контингентом. Ямиками почти не помогал ему. Он также отметил, что молодой парнишка-врач взял в лубки сломанную руку ершистого мужика и привел в чувство оглушенного. Перед внутренним взором Ямиками мелькала кружка с дымящимся кофе, аккуратно отгрызаемые маленькие кусочки бутерброда с ветчиной. Но он только и позволил себе, что торопливо проглотить бутерброд, без кофе и без отдыха в покое. Пока люди ели и подгоняли снаряжение, надо было еще сказать несколько слов Мише.
— Миша, у вас восемь человек, без раненого и врача, так?
— Так. Только я думаю, раненого мы сейчас отправим. Вот вертолетчики полетят, и мы отправим.
— Правильное решение. Как думаете, когда они вернуться?
— Часов через двенадцать.
— Почему так поздно?
— Потому что прилетят домой… Часа два будут лететь до Хабатая. Там часов семь-восемь — заливать бензин, спать, есть, отдыхать, разговаривать. Два часа лететь…
Ямиками оставил при себе комментарии.
— Я бы на вашем месте прямо сейчас послал бы Анатолия с двумя людьми вверх по реке. А с остальными немедленно — ставить лагерь. Немедленно. Не давайте им передышки, пусть будут все время заняты.
Весь этот адски тяжелый, мучительно долгий маршрут Ямиками пытался соотносится с материалами фильма… Сейчас казалось, что показали ему до обидного, просто до смешного мало, а везде все было одинаково: одни и те же распадки, склоны, снег, лиственницы. Ямиками совсем не был уверен, что сумеет узнать и найти то, что видел в Токио на экране. А где-то здесь в одинаковых, словно скопированных распадках таилась тайна живых мамонтов. И тайна исчезнувшей экспедиции.
Днем было плюс два, если верить портативному термометру. Снег темнел и набухал водой, в сторону озера текли ручейки под плотной корочкой наста. Ходьба на лыжах была истинным мучением, тем более для нетренированных людей. Раскраснелись лица, затрудненное дыхание со свистом шло из раскрытых ртов. Ямиками с беспокойством наблюдал, как выдыхаются участники похода. Вот один стал сильно отставать. Остальные невольно тоже задерживали шаг, не хотели оставлять его. Ямиками раза два останавливал отряд, ждал приближения все сильнее покачивающегося силуэта. Дыхание было слышно уже метров за двадцать.
