— Да?
— На упырей, которые, ну… от него, давай всё равно не будем. Я хочу сначала… точно разобраться.
— Как скажешь. Хочешь, зайдём в ресторан, закажем чего-нибудь вкусного? Ты любишь сербскую кухню?
— Понятия не имею. Из сербских блюд я ела только халву. Но нас, наверное, в ресторан в таком виде не пустят… — Мы найдём такой, где пустят. В крайнем случае, закажем на вынос и устроим пикник.
Мы не стали тянуть с охотой. Воспользовались старой схемой: клуб, слежка, проникновение. Упырь был совсем непуганый: жил один, в хатке — ни одной ловушки. Я настояла на том, чтобы не убивать его, так что, подняв крышку, мы быстро и слаженно повернули вампира в нужную позу, зафиксировали запястья металлической колодкой (её оказалось совсем просто купить на развале — не то наследие прошедшей войны с турками, не то особенности местной криминальной обстановки) и набрали литра три крови. Опустошённый так сильно и так быстро, упырь едва мог шевелиться, так что колодку мы сняли без опаски. Строго говоря, её можно было вообще не использовать — мы управились за рассветное время. Вампир жалко заворочался, пытаясь лечь на спину, чтобы кровь не сочилась через разрез яремной вены. Я помогла ему.
— Вы… — голос упыря был слаб. — Почему… Не убиваете?
— А зачем, дорогой? Своё мы получили, — угрюмо отозвалась я.
Кристо посмотрел на меня:
— Он прав. Лучше всё-таки доконать. Завтра же, чтобы пополнить кровь, убьёт кого-нибудь.
— Я не… Убиваю. Я питаюсь… по кругу… несколько постоянных девушек.
— Ты из людей Ловаша Батори?
— Кто такой… Ловаш Батори?
— Неважно. Не убиваешь, и молодец. Вступай в наш клуб, мы раздаём значки. Прощай.
На улице Кристо повторил:
— Надо было доконать. Как можно верить всем подряд?
— Иди ты.
Через два часа, снова в цыганской одежде, мы вышли из Нового Сада по дороге на Вуковар. Всегда хотела посмотреть на город, где делают бельё и носки моей любимой марки.
Июльская ночь в Королевстве Югославия куда лучше июльского дня; небо высокое, чёрное, полное звёзд, луна похожа на стружку сливочного масла. Я жалею, что не умею рисовать.
В Венской Империи страны нынешнего Королевства Югославия, как и венгры, всегда были наособицу. Но получалось у них это ещё лучше, чем у венгров, потому что они даже алфавитом старались пользоваться своим собственным, вроде русского или болгарского, и были православной веры. Исключением было Г ерцогство Загребское, которое получило прозвище «Югославской Австрии»: тут всегда господствовали католицизм и латиница. Но герцоги Загребские, как известно, имели смешанное венгеро-австрийское происхождение, несмотря на то, что вряд ли кому-то из них последние лет сто приходило в голову назвать себя иначе, как «хорват».
Если взять богемский, моравский, галицийский, венгерский и австрийский города времён Венской Империи, различий в их быте окажется так мало, что нельзя не почувствовать — это города одной страны. Страны же Королевства Югославии всегда представляли собой особый, параллельный мир. Иностранные писатели любили поминать дыхание Востока после посещения венгерских кофеен и домов; но если в Будапеште можно было сказать о лёгком вздохе Азии, то в Београде, Загребе, Подгорице и особенно в Сараеве и Скопье Восток дышал во всю свою турецкую грудь. Скажи это любому югославу, и он, оскорблённый, начнёт перечислять тысячу два отличия культуры югославской от соседней, турецкой, а также все приметы того, что югославские страны, несомненно, принадлежат Европе. И он, конечно, будет прав. Но нельзя не замечать и того, что века в Османской Империи не прошли даром для этих земель. Особенно это оказалось заметно в кухне — по крайней мере, на мой взгляд. Посещение сербского ресторанчика меня просто потрясло в гастрономическом отношении.
После Шлезвигского договора герцог Загребский решил, что настал его звёздный час. Сначала он просто декларировал отделение Герцогства от Королевства, но уже через две недели сменил политическую программу и заявил о своём намерении расширить границы Г ерцогства за счёт Словении и некоторых сербских земель. Чёрт знает, что ударило ему в голову — ведь если бы не это, на его отделение не обратили бы особого внимания. Король Александар Второй, как известно, уже готовился к переговорам, суть которых сводилась не к попытке остановить отделение Герцогства, а к обсуждению разного рода дипломатических и экономических деталей в отношениях между двумя новыми странами. Но в результате герцогу Августу пришлось воевать сразу во всех направлениях, поскольку Г ерцогство Загребское расположено в самом центре Королевства, да к тому же на его территории жило немало сербов, которых притязания герцога на сербские земли возмутили. Началась гражданская война. Одной из решающих оказалась битва при Вуковаре, до этого известном только отличного качества текстильными изделиями. Сошлось и погибло столько людей, что земля превратилась в красную грязь.
Пользуясь беспорядками, с юга на Королевство напали турки. Их обуяла мечта восстановить границы Османской Империи самых славных её дней. Королевство превратилось в котёл с кровавым рагу — все дрались со всеми. Но, когда турки дошли почти до Нового Сада и Карловца, герцог Август одумался. Он заключил соглашение с Александром Вторым, по которому герцогство оставалось в составе Королевства, уступало завоёванные сербские земли, но оставляло себе Словению. Сербы, хорваты, босняки и црногорцы развернулись на юг и с тем же энтузиазмом, с которым только что мочили друг друга, за пару лет загнали Турцию в её законные границы и немножко дальше. Под шумок от Турции отделились восточная часть Греции и Македония; вторая вошла в состав Королевства.
Надо сказать, Надзейка была не единственной девушкой, уехавшей на турецкую войну. В молодых славянских республиках после распада Империи горели идеи славянского братства. Тысячи тысяч подростков из Галиции, Моравии, Богемии и Словакии сбегали из дома бить турков. Югославы над ними откровенно потешались: юные герои зачастую не знали, с какой стороны браться за винтовку или автомат. Но горячность, с которой они чуть не с ножами лезли на турков, всё же внушила местным некоторое уважение. В Новом Саде на набережной Дуная поставили памятник славянскому братству: юноша и девушка лет шестнадцати, хрупкие, коротко остриженные, стоят, опустив автоматы. В вытянутой вверх левой руке юноши сидит, встопорщив крылышки, птенец орла. Новисадовцы зовут их «Иржик и Анка» — самые распространённые в те годы чешское и галицийское имена. Говорят, в родные дома вернулось меньше десятой части этих Иржиков и Анок — некоторые остались и обзавелись семьями, но по большей части полегли они в югославских горах и долинах. Должно быть, и Надзейкиной кровью напоилась эта суровая земля, и из её косточек растут теперь яблони со сладкими круглыми плодами.
