— У меня его навалом, — сказал Глэкен. — Вы согласны лететь?
— Конечно, — ответил Билл.
— Билл! — воскликнула Кэрол, еще крепче сжав его руку. — Подумай хорошенько!
— О чем тут думать? — Он посмотрел на нее своими чистыми спокойными голубыми глазами. — Кто-то должен это сделать. Почему не я? Я устал чувствовать себя пятым колесом в телеге. Хочу сделать что-нибудь полезное. А здесь, черт возьми, это невозможно.
«Ты мне нужен», — подумала Кэрол и сама удивилась, как много чувства вложила в эти слова.
— Ведь тебя могут убить.
— Нас всех рано или поздно убьют, если мы не примем необходимых мер. Когда я вылетаю и когда доберусь туда? — Он повернулся к Глэкену.
— Вы отправитесь завтра утром.
«Только не завтра!» — Кэрол еле сдерживалась.
— …И вы найдете в горном ущелье кусочки металла — обломки меча, разлетевшегося вдребезги полстолетия назад.
— Все до единого?
— Нет, только несколько. Нужен лишь образец.
От прогремевшего взрыва задрожали стекла. Кэрол бросилась к окну вслед за Глэкеном, Джеком и Биллом.
Внизу, на Овечьем Пастбище, пламя взвилось в самое небо. Взорвалась цистерна с горючим. В свете огня Кэрол даже без бинокля рассмотрела ползающих тварей. Они покрыли улицы поблескивающим, волнистым ковром.
Кэрол подняла голову. Над крышами домов поднялась огромная оранжевая луна. Сегодня она была какой-то особенной…
— Что случилось с луной? — спросила Кэрол.
Все подняли вслед за ней головы. Но только Джек понял, что произошло:
— Профиль — человеческий профиль исчез с поверхности Луны. Боже праведный — даже Луна изменилась!
— Луна не изменилась, — раздался вдруг бесстрастный голос у нее за спиной.
Кэрол вскрикнула от удивления, когда, обернувшись, увидела перед собой Ника. Его взгляд был прикован к Луне.
— Она осталась прежней, — продолжал он. — Только повернулась. Сейчас вы видите так называемую обратную сторону Луны.
Кэрол со смутным страхом наблюдала за этим извечным символом романтической любви.
Даже Луна отвернулась от нас.
— Возьмите меня с собой, — попросил Ник Билла. — Без меня вы все равно ничего не найдете.
От Кэрол не ускользнуло, как внимательно смотрит на Ника Билл, и она вопросительно взглянула на Глэкена. Немного помедлив, Глэкен прибавил:
— Думаю, он прав. Он ускорит ваши поиски. А любой выигрыш во времени сейчас очень важен.
Кэрол снова повернулась к окну, оперевшись на руку Билла. Озноб не проходил, наоборот, стал еще сильнее. Она смотрела на незнакомые очертания лунного рельефа, и вдруг у нее перехватило дыхание. Что-то отвратительное, темное, огромных размеров плыло по небу, заслонив лунный свет. Оно продвигалось медленно, похожее на темный саван, простирая на все свою гигантскую тень, потом вдруг исчезло, и луна снова стала видна.
Кэрол поежилась и почувствовала на своем плече руку Билла. Но даже это не смогло унять бившую ее дрожь.
* * *
Киноафиша:
Кинотеатр под открытым небом Джо Боба, специальный выпуск:
«Исторгнутые из глубин» (1969) Нью Уорлд
«Полет» (1958) Двадцатый век Фокс
«Возвращение из полета» (1959) Двадцатый век Фокс
«Курс воздушного корабля» (1965) Липперт/Двадцатый век Фокс
«Ночные чудовища» (1962) Хаммер Юниверсал
«Неземные» (1965) Элайд Артистс
Мауи
— Бати, это дар специально для нас! Сама Пеле подаёт нам знак!
Голос Моки был едва слышен в сотрясающем землю реве вулкана. Одетый только в мало, он стоял около руин туристического центра, расположенного на краю проснувшегося вулкана Халеакала. Его покрытое потом тело блестело в красноватом свете мерцающих внизу огней. Крепкое, мускулистое, оно было отчетливо видно на фоне темного неба — все, вплоть до мельчайших изгибов.
Два желтых камня в его ожерелье горели каким-то внутренним огнем. Оно и понятно. Эти ожерелья изрядно поработали на Моки. Совсем недавно он вылез из кратера с ожогами второй степени по всему телу. Но волдыри тут же стали уменьшаться, обгорелая кожа шелушилась и отслаивалась, а под ней открывалась чистая, свежая.
Калабати отошла назад, не выдержав жара, и с беспокойством подумала о Моки. Как он изменился! Это был уже совсем не тот человек, которого она любила и с которым прожила последние несколько лет. Какой-то чужой, с расстроенной психикой, черпающий свои навязчивые идеи из окружающего их сумасшествия.
Еще вчера она за него боялась. Но сегодня уже боялась его самого. Катаклизмы, уничтожившие Большой остров и вернувшие к жизни Халеакалу, видимо, помутили его разум.
Было и еще одно чувство, примешивающееся к страху, усугубляющее ее тоску, — гнев. Почему? Почему именно сейчас? Почему природа выбрала именно это время, чтобы сойти с ума? Было ли это совпадением? Или роком? Неужели то непосильное бремя, которое заключала в себе ее карма, — а она прекрасно отдавала себе отчет, насколько ее карма отягощена совершенными ею за сто пятьдесят лет поступками, — неужели это бремя в конце концов обрушилось на нее?
— Что все это значит, Моки? — спросила она, иронизируя над ним. — Что за знак посылает тебе богиня огня?
— Она больше не хочет, чтобы я покидал Мауи и собирал лаву на Килауеа, потому и разрушила Килауеа и послала огонь на подступы к моему жилищу.
Калабати в растерянности покачала головой. Маниакальные идеи Моки перешли уже границы. Сколько тысяч людей погибло на Большом острове во время взрыва? А сколько нашло свою смерть здесь, на Мауи, в районах, не защищенных от извержения Халеакалы? Халеакала собрала страшный урожай жертв. Хана была стерта с лица земли, Семь Священных озер погребены под тоннами пепла и грязи, выброшенными во время извержения и залитыми потоками лавы, которые заполнили долину Кипахулу, затопили долину Вахой и вылились в море. Согласно выпускам новостей, все южное побережье острова, от трещины Каупо до Нануалеле, представляло собой резервуар, заполненный жидкой лавой.
Значит, все это для того, чтобы Моки не покидал Мауи? К счастью, лава потекла по старым руслам. Но если бы она устремилась в восточном направлении, густонаселенная центральная долина превратилась бы в огромную братскую могилу. Однако Моки и этому нашел объяснение: Пеле соблаговолила пощадить Моки и его вахине.
Да, Моки преобразился, но и в себе самой Калабати стали подмечать перемены. Внутреннее равновесие и душевный покой были нарушены, и она уже чувствовала, как разбегаются мысли по старым, проторенным тропкам, и она опять становится расчетливой и холодной.
