Джек вздыхает:
— Мне приснилось, что я спас жизнь своей матери.
Звонит телефон, резкий, пронзительный звук разрывает темноту комнату.
Джек Сойер кричит.
***
— Я вас разбудил, — говорит Фред Маршалл, и Джек тут же понимает, что тот не спал всю ночь, сидя в одиночестве, потеряв и жену, и сына. Должно быть, перелистывал семейные альбомы, сидя перед включенным телевизором. Знал, что сыплет соль на раны, но ничего не мог с собой поделать.
— Нет, — отвечает Джек, — по правде говоря…
Он замолкает. Телефон стоит на столике у кровати, рядом с ним — блокнот. В блокноте — запись. Должно быть, сделанная Джеком, поскольку в доме он один (элементарно, Ватсон), да вот почерк не его. В какой-то момент, во сне, он написал пару строк почерком матери.
Башня. Балки. Если балки рушатся, Джеки-бои, если балки рушатся — башня падает.
И все. Есть только бедный Фред Маршалл, который на собственной шкуре убедился, сколь быстро может меняться к худшему безмятежная, залитая солнечным светом жизнь на Среднем Западе. Джек пытается что-то из себя выдавить, скорее всего не очень связное, потому что его мысли сосредоточены на этой подделке, сработанной подсознанием, но Фред, похоже, его и не слушает, что-то бормочет и бормочет, на одной ноте, без пауз, переходя от предложения к предложению, изливает и изливает душу. И даже Джек, который сам никак не может прийти в себя, понимает, что Фред Маршалл из дома № 16 по Робин-Гуд-лейн уже на пределе и вот-вот сломается. Если ситуация в самом ближайшем времени не изменится для него к лучшему, ему скорее всего не придется навещать жену в отделении Д в Лютеранской окружной больнице: им выделят семейную палату.
Джек понимает, что речь идет о предстоящей поездке к Джуди. Больше не пытается прервать Фреда, только слушает, хмуро глядя на запись в блокноте, которую сам и сделал. Башня и балки. Какие балки? Потолочные балки? Опорные балки? Выше стропила, плотники?
—..знаю что собирался заехать за вами в девять, но доктор Спайглман это ее лечащий врач Спайглман его фамилия он сказал что у нее выдалась очень плохая ночь с криками воплями бросанием на стену поэтому они дали ей какой-то новый препарат он называется Памизен или Патизон я не записал Спайглман позвонил пятнадцать минут назад даже интересно спят ли они когда-нибудь и сказал что мы можем увидеться с ней в четыре часа к четырем ее состояние стабилизируется и мы сможем поговорить с ней так что я думаю что заеду за вами в три а если у вас…
— Три меня устроит, — ровным голосом вставляет Джек.
—..другие планы я конечно пойму но мог бы заехать только не подумайте будто все дело в том что я не хочу ехать один…
— Я буду вас ждать, — вставляет Джек. — Мы поедем на моем пикапе.
—..я вот думал услышать что-нибудь о Тае или того кто его похитил может требование о выкупе но позвонил только Спайглман он лечащий врач моей жены в…
— Фред, я намерен найти вашего сына.
Джек в ужасе от смелости своего заявления, от самоубийственной уверенности, которую слышит в собственном голосе, но определенного результата его слова достигают сразу: поток мертвых слов на другом конце провода обрывается. В трубке устанавливается благостная тишина.
Наконец Джек слышит дрожащий шепот Фреда:
— О, сэр. Если бы я только мог в это поверить.
— Я прошу вас попытаться, — отвечает Джек. — И возможно, по ходу мы сможем вернуть рассудок вашей жене.
«Возможно, они оба в одном месте», — думает он, но этих слов не произносит.
С другого конца провода доносятся всхлипы. Фред Маршалл заплакал.
— Фред.
— Да?
— Вы приезжаете ко мне в три часа дня.
— Да. — Опять всхлипывание. Джек понимает, каким пустым кажется сейчас Фреду Маршаллу его дом, и ему искренне жаль своего собеседника.
— Я живу в Норвэй-Вэлли. Проедете мимо «Магазина Роя», через Тамарак…
— Я знаю, куда ехать. — В голосе Фреда слышится нотка раздражения. Джек этому только рад.
— Хорошо. Увидимся.
— Будьте уверены. — В голосе слышится жалкое подобие, тень интонаций Фреда-продавца, и у Джека щемит сердце.
— В котором часу?
— В т-три? — Потом куда более уверенно:
— В три.
— Совершенно верно. Поедем на моем пикапе. На обратном пути, может, поужинаем в «Кухне Греты». До свидания, Фред.
— До свидания, сэр. И спасибо вам.
Джек кладет трубку. Вновь смотрит на собственноручную запись, сделанную почерком матери, и думает, как это можно охарактеризовать, пользуясь полицейской терминологией? Самоподделка? Фыркает, сминает листок, начинает одеваться.
Решает выпить стакан сока, а потом прогуляться час-другой.
Чтобы выветрить из головы все дурные сны. Вместе с заунывным, на одной ноте, голосом Фреда Маршалла. Потом, после душа, он может позвонить, а может и не звонить, Дейлу Гилбертсону, чтобы узнать, появилось ли в расследовании что-нибудь новое. Если он действительно хочет влезть в это дело, работы предстоит куча… побеседовать с родителями детей… осмотреть дом для престарелых, рядом с которым исчез младший Маршалл…
Весь в этих мыслях (приятных, кстати, мыслях, хотя, скажи ему кто-нибудь об этом, он бы начал яростно отрицать), Джек чуть не спотыкается о коробку, стоящую на коврике у его входной двери. Там Бак Эвиц оставляет посылки, если приносит их с собой, но до половины седьмого еще далеко, Эвиц приедет на своем маленьком синем минивэне только часа через два.
Джек наклоняется и осторожно поднимает посылку. Размером она с коробку для обуви, обернута в плотную коричневую бумагу, которая удерживается на месте не клейкой лентой, а большими блямбами красного пластилина. Кроме того, коробка перевязана шпагатом с большущим детским узлом. В верхнем правом углу марки десять или двенадцать, с изображениями различных птиц (малиновок нет, не без облегчения отмечает Джек). С марками что-то не так, но поначалу Джек не может понять, что именно. Тем более что его внимание сосредоточено на адресе, который уж точно не такой, каким должен быть. Ни номера дома, ни почтового индекса, ни аббревиатуры БДПВСМ.[60] Нет и фамилии. Весь адрес состоит из одного и единственного слова, нацарапанного большими заглавными буквами:
ДЖЕКИ
Глядя на перекошенные буквы, Джек представляет себе руку, сжимающую в кулаке маркер «Шарпи»; прищуренные глаза; кончик языка, высунутый изо рта какого-то лунатика. Сердцебиение учащается вдвое.
— Мне это не нравится, — выдыхает он. — Мне это совершенно не нравится.
И разумеется, на то есть веские причины, копписменские причины, не говоря уж об остальном. Перед ним коробка из-под обуви, он это точно знает, пусть ее и скрывает оберточная бумага, а психи обожают класть бомбы в коробки из-под обуви.
