И вот теперь мальчик — зовет его к себе, умоляя о помощи.
Хэллоранн глянул на часы: 5.30. Припомнив, что в Колорадо сейчас суровая зима, особенно в горах, он вернулся к одежному шкафу и вытащил из полиуританового мешка овчинный полушубок. Повесив его на руку, потушил свет и огляделся — ничего не забыл? Да, одну вещь. Он вытащил из кармашка завещание и воткнул его в трельяж. Если повезет, он вернется за ним после поездки.
Конечно, если повезет.
Он вышел из комнаты, замкнул дверь на ключ, сунул его под коврик. Потом спустился по лестнице к своему «кадиллаку».
По дороге в Майамский международный аэропорт Хэллоранн остановился у торгового центра и позвонил в Объединенную кассу воздушных сообщений. Как насчет полетов в Денвер?
Имеется один рейс в 6.36. Он вас устраивает?
Часы показывали 6.02. Хэллоранн подтвердил, что успеет. Свободные места имеются? Клерк ответил, что проверит. Вслед за щелчком в трубке послышался приторный голос Ментовани, который, по идее компании, должен был скрашивать ожидания клиентов. Ни черта не скрашивал. Хэллоранн переминался с ноги на ногу, бросая попеременно взгляды то на часы, то на молоденькую маму с ребенком за спиной.
Прошло минуты две. Он уже решился ехать в аэропорт наобум, но тут медоточивый голос клерка сообщил, что имеется свободное место благодаря отказу однако из пассажиров, но оно в первом классе. Джентльмен не возражает?
Да, он берет его.
За наличные или по кредитной карточке?
За наличные, он должен лететь.
Билет на имя…
Хэллоранна два «л», два «н». Сейчас буду в кассе.
Он бросился к двери.
Его планам не суждено было сбыться.
Он «пришпорил» лимузин до восьмидесяти миль, и аэропорт уже был виден, когда его остановил дорожный инспектор.
Хэллоранн опустил стекло и открыл рот, чтобы объяснить полицейскому ситуацию.
— Я знаю, — сказал тот, «перелистывая страницы цитатника», — у вас умерла тетушка и вы спешите на ее похороны в Кливленд, или вы торопитесь на свадьбу в Сиэтл, ваша сестра выходит замуж, пожар в кафетерии у вашей бабушки! Я обожаю этот отрезок дороги возле аэропорта — уж каких только историй не наслушаешься. Даже в школе моим любимым предметом была история…
— Слушайте, начальник, мой сын…
— Только основную часть истории всегда приберегают под конец, — закончил он свой цитатник. — А теперь, будьте добреньким, разрешите взглянуть на ваше удостоверение.
Хэллоранн глянул в ясные, синие глаза инспектора и отказался от попытки изложить свою версию о сыне, находящемся в убийственном положении. Этот инспектор не Квимс — его не обведешь вокруг пальца. Он молча вытащил бумажник.
— Чудненько, — сказал полицейский, — давайте посмотрим, сколько вы отвалите мне за мою доброту.
Не говоря ни слова, Хэллоранн достал из кармана водительское удостоверение вместе с флоридской регистрационной карточкой и протянул их дорожному инспектору.
— Очень мило, настолько мило, что вы заслуживаете награды.
— Какой? — спросил Хэллоранн с надеждой.
— Когда запишу ваши номера, я позволю вешать мне лапшу на уши, сколько вам будет угодно.
— О Боже, — простонал Хэллоранн. — Начальник, мой рейс…
— Ша, — сказал инспектор, — не выступайте.
Хэллоранн закрыл глаза.
* * *
Он прибыл в аэропорт в 6.49, с тщетной надеждой, что его рейс отложен. Но ему не пришлось даже справляться. Монитор над входом в аэропорт сообщил, что самолет, следующий рейсом 901 на Денвер, отбыл в 6.40. Девять минут назад.
— О, черт бы их побрал, — произнес Дик Хэллоранн.
И снова тяжелый, удушливый запах апельсинов ударил ему в ноздри вместе с оглушительным, ужасающим криком:
!!!Приди, пожалуйста, приди, Дик, пожалуйста, приди!!!
Незадолго до переезда из Вермонта в Колорадо Торрансы объявили о распродаже коллекции альбомов старой танцевальной музыки. Пластинки шли во дворе по доллару за штуку. Среди них была любимая пластинка Денни — песни в исполнении Эдди Кохрана, мальчика-певца, рано умершего.
И теперь, в четверть восьмого (местного времени), когда Дик Хэллоранн рассказывал Квимсу сказочки о белом дружке своей бывшей жены, Денни сидел на ступеньке лестницы, где-то посредине пролета, перекидывая из руки в руку красный мячик, и мурлыкал монотонно песенку из того альбома: «На десятом этаже моя милая живет, лифта нет, и я опять буду лестницы считать. Раз — ступенька, два — ступенька, раз — пролет, другой — пролет. Раз, два, три, четыре, пять… шесть, семь, восемь — на десятом не захочешь танцевать».
Мать села на ступеньку рядом с ним и увидела распухшую нижнюю губу, кровь на подбородке. Сердце екнуло у нее в груди.
— Что случилось, док? — спросила она, уверенная, что это Джек ударил его. Вне всякого сомнения. Что же будет дальше? Колеса судьбы вращаются и возвращают вас туда, откуда вы начали.
— Я вызывал Тони, — сказал он, — в бальном зале и, вероятно, свалился со стула. Уже не болит, только чувствую, как распухла губа.
— Ты говоришь правду — так все и было? — допытывалась она, с тревогой глядя на сына.
— Папа меня не трогал, — ответил он. — Сегодня не трогал.
Мать взглянула на него с суеверным страхом — он прочел ее мысли. Проник… в мысли…
— Что он… что Тони сказал тебе?
— Неважно, — ответил сын спокойно, даже равнодушно.
— Денни! — Она схватила его за плечо сильнее, чем хотела, но он даже не поморщился и не сделал попытки сбросить ее руку.
Мы делаем все, чтобы погубить мальчика, и не только Джек, но и я. А может быть, не только мы одни: отец Джека, моя мать — они тоже вносят свою лепту, разве не так? Этот отель, полный призраков… Почему бы ему не заполучить еще одну парочку привидений? Это не Денни, а чемодан, который рекламируют по телевидению, — его бросают с самолета, кидают под колеса машин, кладут под барабаны дробилки — а он остается целехоньким. Прости меня, мальчик.
— Неважно, — повторил Денни. Мячик опять запрыгал под легкими шлепками его руки. Тони больше не может приходить. Ему не разрешают. Его выпороли.
— Кто не разрешает?
— Люди из отеля, — Денни взглянул на мать ожившими глазами, глубокими и испуганными. — Все вещи в отеле… разные вещи… Отель просто полон… вещами…
— Ты снова видишь?..
— Я не хочу видеть, — произнес мальчик тихо и уставился на мяч. — Но я слышу их по ночам. Они вздыхают, как ветер под стрехой. Шепчутся на чердаке. В подвале. В комнатах. Повсюду. Я сам виноват, потому что я… ключик, маленький серебряный ключик.
