Магнитофон-рацию майор снес к тайнику сам. Но, прежде чем положить туда, откинул фальш-панель и дважды с хрустом воткнул нож в электронное чрево. На всякий случай. Двадцать четыре часа — немалый срок. Остальное имущество не тронул, было оно обычным туристским снаряжением…
…Когда Лисовский вернулся к бывшему лагерю, Миша травил очередную байку:
— …Дескать, агентурные данные точные: пойдет именно этой ночью Джумаев со своими к Ведено. Чтоб ему не пойти, когда у него там родня да кунаки в половине дворов. Ну ладно, срочно собирают сводный отряд: наши, фээсбэшники, минюстовская спецура…
— «Тайфун»? — заинтересованно спросила Надежда. Она крепко уважала питерских «тайфуновцев», вытащивших ее три года назад из мясорубки под Урус-Мартаном.
— Нет, москвичи… Но не важно. Короче, выдвинулись по вечеру в предгорье, рассредоточились, ждем. А весна там, сами знаете, — днем жара, как летом, а ночью-то oro-го… Ну вот. Парень у нас был, Цвигайло фамилия, — залег, значит, в зарослях кизила, бдит. Такие операции, известное дело, чем обычно кончаются — никого не дождешься, а утром обратно. Нам кто-то про Джумаева стукнул, а кто-то ему — про нас. Может, кстати, тот же самый человечек… В общем, можно и вздремнуть вполглаза. Но Цвигайле не спится — холодно. Лежит, мысли всякие думает — и вдруг видит: чех! На четвереньках подкрадывается! Громадный мужик, нагруженный, при всех делах: разгрузка, броник, рюкзак здоровенный, «мухи» сверху приторочены… То есть, Цвигайла всего этого не видит, по контуру темному догадывается, — внушительный такой силуэт. Бормочет чечен непонятное низким голосом, по-своему, — не то аллаха, не то шайтана вспоминает; а сам что-то на земле высматривает-нащупывает, в темноте, фонарь не включает… Вот. А остальных не видать. Решил Цвигайло его без шума положить. Дождался, значит, как чех спиной повернулся, ножик вынул, прикинул, куда бить будет, чтоб по рюк-зачине в темноте не угодить. Только приподнялся — из темноты: чпок! — бесшумка. И прямо Цвигайле в лоб. И падает он с мыслью: какой дурак, что сферу не надел… А упав — соображает, что с простреленной башкой думать вроде как не положено… И запахи обонять не положено — а запашок Цвигайло таки чует. От себя. Весьма специфический. Вообще-то раненому обделаться не стыдно, сами небось видали не раз, но… Короче, взъярился он, за автомат схватился — и по чечену, очередью. Тот на ноги вскочил, на Цвигайлу попер, а сам ревет ну просто нечеловечески. Цвигайло давай снова на спуск тискать… Тут шухер до небес — соседи в дело вступили, палят в темноту наугад… А в ответ — тишина. Никто в ответ не стреляет. Ну, ясно, засада псу под хвост — фонари зажгли, разбираемся, что за дела. Видим, Цвигайло лежит, не шевелится, а с головы на лицо течет…
Тут Миша сделал драматическую паузу.
— Мозги? — спросила Надежда. Довольно равнодушно спросила, навидалась всякого.
— Если бы! ДЕРЬМО! Самое натуральное дерьмо — липкое, коричневое, вонючее.
— Слушай, а ты не про себя в третьем лице рассказываешь? — возмутилась Надежда. — Только с дерьмом вместо мозгов такую х. ню придумать можно!
— Нет, вы слушайте дальше! А рядом, головой Цвигайле чуть не на ногах, лежит…
Миша вновь драматично замолчал. Никто не высказывал предположений. Миша молчал.
— Чеченец? — спросил Стас, видя, что иначе продолжения не дождаться.
Миша покачал головой.
— Свой? — предположила Оленька (она сидела, широко расставив пальцы — сушила обработанные спецсоставом подушечки, ночью оставлять отпечатки не стоило).
Миша повторил тот же жест,
— Новодворская? — внес свою лепту догадок майор.
На этот раз покачивание сопровождалось самой интригующей ухмылкой.
Больше версий высказано не было — Надежда упорно молчала, а Петрусь, похоже, по своему обыкновению немного задумался, с закрытыми глазами и слегка посапывая.
И Миша объявил:
— МЕДВЕДЬ!!! Самый натуральный медведь!
Майор и Оленька рассмеялись. Миша свернул-таки на излюбленную тему.
— Совсем заврался, — констатировала Надежда. — С каких пор по горам медведи с бесшумками ходят?
— Э-э-э… Ты вот не знаешь, а медведь-то, он зимой не ест ничего, но и под себя в берлогу не гадит. И у него, там, в заду, значит, пробка такая слеживается, плотная, тугая, — выход-то и запирает. А как проснется — начинает жрать с голодухи, ну, там свежачок на старую пробку давит, давит, а топтыгин ходит, тужится, тужится — и прямо-таки выстреливает ту пробку наконец, вместе со свежим дерьмом-то. А тут как раз Цвигайло…
Майор, Стас, Оленька ржали уже в голос, представив, какая жизнь началась у незадачливого Цвигайлы среди острой на язык спецуры. Даже Надежда засмеялась, но все равно не поверила:
— Врешь ты все, Мишаня. Что я, медведей в зоопарке не видела? Эту тушу и под кумаром за человека не примешь — здоров больно.
— Так это ты же наших медведей видела! Или сибирских! А кавказские — маленькие, килов по сотне, по сотне с небольшим! У них там со жрачкой не густо. Наш лося задерет — вот те и калории для росту. А тамошние больше ягодами да фруктами пробавляютя… Мелкие.
— Что же Цвигайло твой тогда свалился?
— А ты бы увидела сама, как вот так вот, на глазах, человек в зверюгу превращается! Морду-то оскаленную при вспышках хорошо разглядел… Думаешь не сомлела бы, такое увидев?
Надежда пожала плечами. Ей действительно не приходилось видеть человека, превращающегося в зверя. Остальным, впрочем, тоже…
— А вот случай еще был… — Миша попытался было без перехода начать новую байку, но Лисовский не позволил:
— Хватит. Время операции меняется. Переносится на три часа вперед. Начинаем не в три тридцать, но в половине первого. Так что все, готовимся к выдвижению.
— Но почему? — недоуменно спросила Оленька.
— Да так… Интуиция подсказывает, — туманно ответил майор.
Больше ни у кого вопросов не было. Интуицию Лисовского уважали все.
Сев в подобравший его «пазик», Эскулап понял, что далеко не уедет. Даже до Артемовска не доберется, не то что до Петербурга. Время вышло, в песочных часах падают последние песчинки… Находку придется использовать на месте. Рискнуть всем — и использовать.
Впрочем, какой прием ждал бы его в Питере, можно было только подозревать. Вполне вероятно, что пользоваться жидкостью из флакончика там бы не пришлось…
Значит, надо найти подходящее место — и как можно быстрее. Какое-нибудь безлюдное строение. Рыбачью или охотничью избушку, или покинутую метеостанцию — они почти все сейчас покинуты, или вагончик, брошенный геологами… Лишь бы не было чужих глаз вокруг. Чтобы можно было сложить вещи и чтобы нашлось, куда вернуться, если опыт удастся… А он удастся, теперь Эскулап почти не сомневался, — хотя еще полгода назад подобное предположение его бы развеселило: глотать в антисанитарных условиях подозрительное пойло, унаследованное от умершей тридцать лет назад бабки-ведьмы? — не смешите!
