– А что их ждать? Пошли – авось не заблудятся.
Они поднялись на второй этаж – те же темно-зеленые стены, те же облезлые белые двери и та же тишина. Последнее являлось странным, учитывая наличие двадцати живых людей. Оля заглянула в первую от лестничной площадки комнату – не зашторенное окно, стол, три кровати. Сначала ей показалось, что комната пуста, но потом она увидела на одной из кроватей седую старушку. Она была такой сухонькой и маленькой, что под серым одеялом лишь чуть обрисовывался ее контур, а глаза пристально смотрели на дверь, словно она уже ждала появления гостей. На какое-то мгновение в ее взгляде мелькнул испуг, но когда в комнату вошел Миша, тонкие, плотно сжатые губы ожили, складываясь в подобие улыбки, а на пергаментных щеках появились ямочки.
– Коля, сынок… – прошептала она еле слышно, – я знала, что ты жив. Я всегда это знала.
Миша от неожиданности даже поставил пакет на пол.
– Я не…
Но Оля больно наступила ему на ногу, и он замолчал.
– А это кто с тобой? Ты женился, да? И даже ничего не сказал матери… – из-под одеяла появилась крохотная, почти детская ручка, провела по глазам, вытирая невидимые слезы, – красивая… – старушка оценивающе разглядывала Олю, – как тебя зовут, дочка?
– Ольга.
– И имя хорошее… – она наконец улыбнулась во весь рот, обнажив беззубые десны, – у меня сестра есть – Ольга. В Витебске. Помнишь, Коля, мы к ней ездили?.. Хотя, наверное, не помнишь… ты маленький был… я тебе дам адрес, надо найти ее… хотя живая ли она? По радио намедни передавали, шибко фашист в Белоруссии злобствует… да вы садитесь, – спохватилась старушка, – гостинчиков только у меня нет – голод. Но, вот, война закончится, и все наладится. Товарищ Сталин сказал, что заживем лучше прежнего, когда разобьем фашистского «зверя»…
– У нас есть гостинцы, – Оля достала два «Сникерса»; подошла и осторожно положила на край постели.
– Ой, спасибо, дочка! – (когда она поднесла шоколадку к глазам, Оля увидела, как дрожат ее руки), – а что это тут все не по-нашему написано?
– Война закончилась, – пояснила Оля, – мы победили. А Коля до Берлина дошел. Это немецкая, трофейная…
– Правда, закончилась?! И мы победили?.. – лицо ее просветлело, а на глазах появились две настоящие слезинки, – слава богу! Счастье-то какое!.. – она порывисто вздохнула, не находя слов, чтоб выразить свои чувства, – значит, Коленька, ты был героем, раз дошел до Берлина? – она опустила руку, продолжая сжимать шоколадку.
– Конечно, у него и орденов много, только не надел он их.
– Жаль, – старушка снова вздохнула, – а то б мы как прошли с ним по городу!..
– Что вы несете, Ольга Викторовна?.. – зловеще прошипел Миша, но Оля будто и не слышала.
– А вы как здесь живете?
– Да как все. Что эти ироды с Родиной нашей-то сделали?.. Но мы все равно победили… Слава товарищу Сталину! Теперь наступит другая, светлая жизнь. Коленька, ты к нам на завод придешь или учиться будешь, как до войны хотел? На заводе у нас «Катюши» делают. Ты там, на фронте, видел, как они стреляют? Говорят, немцы шибко их боятся.
– Нет, «Катюш» он не видел.
– А что это ты все время за него отвечаешь? – подозрительно прищурилась старушка, – может, ему язык оторвало, что он с матерью разговаривать не хочет? – взгляд ее сделался таким строгим, что Миша попятился; толкнул спиной дверь и исчез в коридоре.
– Извините, мы сейчас, – Оля выскочила следом, – ты куда?!
– Коля, сынок… – донесся из-за двери слабый голос.
– Ольга Викторовна, что вы делаете? Какой я ей сынок?!
– Дурак, а что я ей скажу, что мы приехали брать интервью?
– Не знаю, но она же и так сумасшедшая!
– …Коленька, сынок, где ты? Куда ты ушел?..
– Я туда больше не пойду, – Миша мотнул головой, – герой войны… орденоносец…
– Ладно, – согласилась Оля, – но послушай, это старый человек. Может, кроме сына, у нее еще в войну никого не осталось, и она ждет его до сих пор. Ты не читал о таких случаях?
– Читал. Но зачем же ее обманывать?
– Зачем?.. – и тут спасительная формулировка, о которой Оля даже не думала, пришла сама собой, – пусть знает, что ее Коля жив. Может, он уйдет и не будет работать на этом «катюшестроительном» заводе, но он жив! Для нее это самое главное, понимаешь?
– Не понимаю. Это называется – маразм.
– Да, маразм!.. А что теперь делать?
– Ольга Викторовна, поедемте отсюда, – осторожно предложил Миша.
– …Колька, сукин сын! – вновь донеслось из-за двери, – а, может, никакой ты не герой, раз от матери прячешься?! Может, дезертир ты? Предатель нашей советской Родины? И одежда на тебе ненашенская…
Миша отпрыгнул от двери, словно боясь, как бы «мать», выскочив из комнаты, не набросилась на него. В это время послышались шаги на лестнице; потом показались знакомые головы в платках, поношенные рваные пальто.
– Все-таки приехали, – сказала «землистая», которую, как Оля помнила, звали Полиной Алексеевной, – зачем? Я же говорила, нечего вам тут делать.
Миша, еще не оправившийся от общения с «матерью», не задумываясь полез в пакет и протянул горсть «Сникерсов».
– Возьмите, это вам. Мы ж не хотим ничего плохого.
Старуха скосила глаза на пестрые обертки, потом на Мишу и сгребла их все. Мария, стоявшая рядом, даже не шевельнулась. Ободренный тем, что презент принят, Миша снова полез в пакет.
– И вы возьмите. Это вкусно и питательно.
– Нет-нет! – Мария отшатнулась, – это ей…
– Почему ей? Это всем…
Но Полина тут же по-хозяйски вновь опустошила протянутую ладонь, ссыпав шоколадки в карман. Видимо, таким образом разрешение на посещение дома было получено, потому что старухи, не говоря больше ни слова, пошли дальше по коридору и исчезли в последней, самой дальней комнате. Снова сделалось тихо; даже «мать» перестала звать Колю, видимо, смирившись с мыслью, что он не был героем.
– Вы что-нибудь понимаете? – спросил Миша.
– Пока нет, но надеюсь разобраться.
– Да?.. – Миша скептически усмехнулся, – а я думаю, что нам пора уезжать. Условия, в которых они живут, мы видели, чем их кормят, знаем…
– Мы еще не сделали ни одной фотографии, – перебила Оля, – а Александр Борисович просил наснимать побольше.
– Подумаешь!.. Щелкнем здание со всех сторон, и ладно.
– Миш, вообще-то ты у меня в качестве водителя, поэтому будь добр делать то, что я говорю.
– В таком случае, я могу тупо сидеть в машине, – обиделся Миша, – и раздавайте сами шоколадки этим психам, фотографируйтесь с ними, хоть в обнимку. Может, вас тоже кто за дочку признает…
– Вот и посиди в машине, – оборвала его Оля.
– Да нет, это я так, – Миша почесал затылок – неизвестно, что взяло верх, любопытство или нежелание подчиняться женщине, но он вздохнул, – пойдемте дальше.
