Машина трогается с места. Отсчёт пошёл.
Глава8
Gary Numan — Jagged
They say I’m unforgiven and I have to pay
Like I’m the demon resurrection
They say that I turn innocence to panic
But I don’t care
They say that my obsession is unholy
That I deviate from reason
They say I make you suffer for my sins
I hope you forgive me
Сначала была боль. Моя персональная антология её оттенков. Все лепестки, шёлковые и жалящие, как металл. Как много её, она — как океан. Раскалённой лавой по моим внутренним органам. Жалящими, осиными ударами в мои вены. Набатом по вискам. Ноющим криком ниже талии. Её волны, опаляют изнутри, но ты не можешь пошевелиться. Не можешь кричать. Не можешь плакать. Звать на помощь. Даже шёпот, даже шелест. Н-и-ч-е-г-о. Это даже смешно, если бы я могла смеяться! Но домик пуст, лишь отголоски былого человека. Сильного, смелого до глупости, человека. Как жаль, что я была такой. Теперь я умираю. Что со мной?
* * *
— Маркус? — взволнованный женский голос ворвался в мою тьму. Я чувствую, что меня куда-то везут, но это лишь констатация фактов. Чужие голоса, скрип колёс каталки, холодная прохлада, запах больницы. Кто здесь? Никого?
— Что за чёрт? Это Лея? Что ты с ней сделал? — голос срывается на крик, полный ярости, по вкусу как жгучий перец, красные стручки. Специи, слишком острый!
— Не может быть! — страшная догадка незнакомки. — Как ты посмел?!
— Не лезь не в своё дело, Аннет, — хриплый голос в ответ. Страх, колючий-колющий! Мне хочется бежать, спрятаться от этого голоса! Он как магнит, притягивает, уводит туда, откуда я уже сбежала, нет-нет, нельзя! Оставь меня!
— Ты даже не понимаешь, что ты натворил, — прохладное касание ко лбу и всё становится неважным. Я так об этом мечтала, хоть чуть-чуть остыть, немножечко…
— С ней всё будет в порядке, — с раздражением отозвался голос, от которого мурашки побежали по телу, вызвав новую порцию боли.
Уйди, мне больно слышать!
— После превращения она будет в норме, — продолжил он, однако я ощутила лёгкую тень сомнения.
— Нет, Маркус, не будет, — холодно проговорила девушка, убирая руку с моего лба. — Ты уничтожил её. Раздавил личность, как орех. Она теперь похожа на зверька. Беспомощный и бессмысленный. Идеальное лекарство от вируса, но ты ведь не этого хотел, правда?
— Что ты такое говоришь? — зло прошипел он.
Новая волна страха, новая паника, от которой мышцы сводит судорогой. Мне нужен крик, мне нужен голос, я должна убрать его отсюда, где же мой покой? Где моя прохлада, тишина? Оставьте меня в пустоте, здесь так тихо, так уютно, безопасно!
— Ты слышал меня, Маркус! Что ты с ней сделал? Изнасиловал? Бил? Пытал? Поэтому началось превращение, да? Мы же планировали совсем иное, чёртов маньяк! — в голосе незнакомки засквозило неподдельное отчаяние. Она почти плакала от осознания произошедшего. Это острой болью отозвалось в моём сердце, израненном, как подушечка для иголок. Тихо-тихо, скоро станет легче…
— Всё не так! Она сама виновата, я не…
— Не оправдывай…
Голоса уплыли, внешний мир, скрытый плотно сжатыми ресницами, исчез, растворился в пелене безсознания. Долгожданный покой представился мрачным омутом, бездонным, пустым и таким спокойным, умиротворяющим. Покачиваясь на волнах отсутствия боли, я погрузилась в него с головой.
* * *
Дни отсчитывались болью. Каждый день новая, иная, совершенная. Я чувствовала, как что-то покидает меня, заменяясь новым, улучшенным. Эта боль стала почти родной. Её разнообразие заставляло всё внутри трепетать. Я почти полюбила её за эти краски, вспышки, благодаря которым могла выйти из своего кокона тишины. Мне не хотелось двигаться, думать, чувствовать, эта боль вытравливала из меня это. Всё концентрировалось на ней, убирая память, убирая страшные воспоминания, стирая всё и вся. Периодически, оставаясь в состоянии покоя, ко мне приходили простейшие мысли и желания. Я училась двигаться так, чтобы боль была прохладной, на грани чувствительности.
Иногда у меня бывали гости. Чаще всего тот, кого я так сильно боялась. Он мог часами проводить у дверей моей камеры, наблюдая за мной, сжавшейся в пищащий комочек плоти. Он что-то говорил, но я утратила способность понимать речь. Это был печальный, но бессмысленный набор звуков. Во мне даже стала просыпаться чувствительность, я хотела сочувствовать ему, но стоит поймать его взгляд, как всё уходило, растворялось в воспоминаниях о причинённой боли, из-за чего я падала, содрогаясь от приступов паники, которые быстро перерождались в новую агонию. Тогда он уходил.
Меня редко трогали, чаще просто наблюдали за тем, что со мной происходит. Временами перевозили в белоснежную комнату, где ремнями привязывали к операционному столу и что-то вводили, из-за чего крик застревал в горле. Это было страшно, бессмысленно. Я постоянно пыталась понять, что я сделала не так? Из-за чего они так со мной поступают? Всё заканчивалось прохладными руками незнакомки. Она — моё последнее утешение, моя надежда на покой. Только её руки даровали это чувство лёгкости. Только она успокаивала меня, освобождала от невыносимой муки, преследующей даже во снах.
Мои сны — осколки прошлого, непонятные, незнакомые, чужие. Я видела себя со стороны, отрицала своё лицо, просыпаясь в холодном поту. Кто я? Мне хочется и вспомнить себя, и никогда не вспоминать. Я знаю, что где-то там, в моей голове, притаились воспоминания о боли, что причинил он. Я не хочу больше страдать! Оставьте мне мою боль, она родная, знакомая, привычная. Не надо ту, из-за которой я оказалась здесь! Мне так хорошо быть пустой…
Однажды проснулась и поняла, что боль ушла. Не решаясь пошевельнуться, боясь, что это лишь мнимость, несколько часов пролежала без движения, пока не затекла шея. Первое движение, напряжение от ожидания возврата. И ничего. Пусто, боли нет. Я вскакиваю на ноги и быстрым шагом подхожу к стене напротив койки. Боли нет. Я прыгаю, кувыркаюсь, падаю на спину, громко-громко дышу. Боли нет. Тогда я нарочно ногтями нажимаю на кожу. Есть боль. Как пёрышко, невесомая, как ненастоящая, поддельная. И я звонко смеюсь, радуясь своему освобождению.
Из-за смеха в комнату заходит он, вижу и осознаю впервые его лицо. Красивый, страшный. Это никуда не делось. Забиваюсь в противоположный от него угол и тихо поскуливаю. Уйди-уйди, оставь меня! Плохой!
Он молча смотрит, потом что-то говорит. Этот набор звуков кажется знакомым:
— Лея?
Но мне не нравится. Я кривлюсь в бессильной злобе, царапаю ногтями плечи, выступает кровь. Незнакомец аж переменился в лице и быстро выбежал из комнаты.
