Но было уже поздно. Мрачные стены огласились сдавленным хрипом. Роман расширившимися глазами смотрел на Джека, зажимающего перерезанное горло. В его последнем взгляде стояло удивление.
Ни тот, ни другой не заметили, как в помещении появился четвертый. Он подкрался к Джеку со спины и полоснул ножом по шее. Этим четвертым был Хромой Хмырь. Злорадно скалясь, он следил за агонией жертвы. В руке, на отлете – окровавленный нож. Джек рухнул на пол и, судорожно дернувшись несколько раз, затих, глядя остекленевшими глазами в потолок. Хмырь неуклюже опустился рядом на корточки, вытянув вбок хромую ногу, и, присвистывая, начал что-то делать с головой мертвеца. Минуту спустя Роман догадался, чем тот занят. Хмырь, ловко орудуя ножом, снимал с убитого скальп.
Скованный ужасом и отвращением, Роман пожирал глазами зрелище. К горлу подступала тошнота, он с усилием сглатывал ее.
В один миг он все понял. Это была ловушка – для него. А оказалась ловушкой и могилой для Джека. Теперь все встало на свои места.
Он чудовищно ошибся. Принял Джека за маньяка, а потом Хромого Хмыря – за Джека и в результате оказался здесь – в комнате Посвящения. Он должен был пройти обряд инициации – обагрить руки кровью жертвы. И тогда… он получил бы Знак, место в иерархии, официальное звание «шахматного бога». Этими убийствами они хотели крепче связать его по рукам и ногам, опутать кровавой сетью, как того несчастного, чья подружка сейчас лежит на столе и ждет своей очереди…
Дьявольская инсценировка…
Не в силах отвести глаз от мерзкой картины, Роман пятился, пока не уперся в стену. Ясно сознаваемый смысл случившегося – сейчас и прежде, – толкнув в грудь, погнал его прочь. Он вылетел из комнаты, споткнулся, грохнулся на пол, вскочил и ринулся к черной дыре тоннеля.
В руке он все еще крепко, до белизны в костяшках, сжимал ритуальный нож, не замечая этого.
Он влетел сломя голову в комнату, откуда вел потайной ход. Тяжко дыша – не от бега, а от потрясения и отчаяния. И словно вломился в невидимую стену – вскинул, защищаясь, руки, застыл в оцепенении, глядя на нее.
Она была, как всегда, безупречна видом, жадна взглядом и непредсказуема поведением. Как всегда, неожиданна, внезапна, неуместна.
– От чего же ты бежишь, милый? – глубоким грудным голосом с вожделеющим придыханием спросила Регина и пошла к нему походкой голодной ягуарихи, к которой в гости пожаловал обед.
На ней было длинное узкое платье с декольте до пупа, ткань едва прикрывала груди. Неизменный жемчуг на шее. Теперь – черный, под цвет платья. Роман задышал еще тяжелее, предчувствуя борьбу – не на жизнь, а на смерть.
– Чего ты испугался, дурачок? – продолжала спрашивать неистовая Регина, кладя руки ему на плечи и сжимая их длинными трепетными пальцами с черными ногтями. Теперь она страстно дышала ему в лицо.
Роман молчал. Она всегда имела над ним власть, и сейчас заколдовала его взглядом, голосом, жестом. Он вдруг рассмотрел, что глаза у нее совершенно черные. Почему он раньше не замечал этого?
Он стоял не двигаясь, силясь разорвать путы женской властности.
– Она красивее меня? Почему ты не убил ее?
Регина положила ладонь ему на затылок, запустила пальцы в волосы. Роман ничего не предпринимал. Смотрел на нее и видел другое лицо – той, что лежала на столе, с квадратной улыбкой пластыря. Почему он не убил ее? Убил – был бы сейчас свободен, как бог. А теперь он просто игрушка в руках этой девки с замашками палача.
– Разве ты не знаешь, что когда мы, мертвые, воскресаем, то становимся живее всех живых? – Она улыбнулась ему улыбкой вурдалака, обнажив ослепительные зубы. Только один среди них был гнилой, будто покрытый зеленой плесенью. Роман с омерзением смотрел ей в рот, с трудом сглатывая. В горле у него пересохло. В долю секунды он вспомнил все свои ночные кошмары. Это был один из них – наяву.
Он попытался оттолкнуть ее. Она вцепилась в него мертвой хваткой, запрокинула голову и рассмеялась.
– Дурачок. Я же не кусаюсь. Я только беру то, что ты сам отдашь мне… и даю то, что ты сам возьмешь.
Она провела языком по верхней губе и на миг замерла, словно раздумывая, что предпринять дальше.
Роман воспользовался этим мигом. Руки взметнулись к ее шее, упакованной в каркас жемчуга. Правая все еще сжимала ритуальный нож, но Роман, забыв о его существовании, словно сроднился с ним, не видел его. Пальцами он ухватился за жемчуг и дернул, освобождая доступ к шее. Черные шарики жемчужин посыпались на пол.
Роман закричал.
Регина мелко засмеялась – смех ее был сух, жёсток и колюч, как двухдневная щетина на мужском подбородке.
Она была мертва. Уже давно. Роман понял, что она говорила правду. Совершенную правду.
Жемчуг скрывал рубец. Синий, отвратительный, в том месте, где голова некогда была отделена от тела.
– Видишь? Это совсем не страшно. Так даже лучше. Потому что…
Роман, ощутив наконец в ладони нож, ударил – слепо, наугад, инстинктивно.
Ее руки упали, она отшатнулась и удивленно смотрела на него. Из обнаженной плоти живота торчал нож. Длинный клинок проткнул ее насквозь.
Роман попятился в сторону, ничего не соображая. Инстинкт тянул его к двери потайного лаза. Ужас не позволял отвести глаз от ведьмы.
Постояв несколько секунд неподвижно, она взялась обеими руками за нож и медленно вытащила его из себя. Ни на клинке, ни на коже не было ни капли крови.
– …потому что это бессмертие, – закончила она фразу и снова улыбнулась.
Роман, не помня себя, скатился по лестнице в подвал, оттуда, как с ледяной горки, – в тоннель.
Там было тихо. Полонез, пилой вгрызавшийся в душу, умолк и больше не тревожил подземельного покоя.
Роман брел по серым предрассветным улицам и думал о том, что он убил Джека. Убил своей слепотой. И ничего уже изменить нельзя.
Те, кто за этим стоит, хотели, чтобы он считал маньяком себя. Но они просчитались, потому что не знали про Джека. А Джек оказался для него запасным вариантом.
Кто эти «шахматные боги»? Что дает им власть над людьми? Хромой Хмырь – один из них. Но Хмырь – лишь исполнитель. Как и ведьма Регина. Настоящий вдохновитель этого спектакля смерти стоит гораздо выше. Говорил же ему мент: «Мозги, которые этим управляют, – они не тут, не в природе. Они дальше, за краем. По ту сторону».
Роман внезапно понял, что дает им власть над людьми. Он вспомнил разговор с Васей. Человеческие страхи – вот что. Особенно – самые глубокие.
Их инсценировка – спектакль по мотивам смерти, живущей в его голове. Они действительно сделали его убийцей, одарили плотью его сны, кошмарные мечты, стихи. Они взялись за исполненье слова, произнесенного когда-то. «Твои отрубленные косы…»
