— Отпустииииии! Мааааааааам! Мааааа-маааааааа! — верещала дочка.
Мужчины помогут, повторяла Света про себя. Они приедут, и все будет хорошо. Они прогонят эту проклятую гадину в поле. Монстр не посмеет напасть! А если его нет и не было никогда, если она сошла с ума — то они найдут в машине пускающую слюни мамашу, вызовут кого надо, и история хотя бы для Тони закончится хорошо. Ведь, скорее всего, Света просто сошла с ума. Бывает. То, что она видела, то, что она слышала, — никак не могло быть правдой.
Когда до трактора осталось не больше сотни шагов, Света закричала:
— Помогите! Помогите, пожалуйста!
Она уже видела небритое лицо водителя в бейсболке. Видела, как мужчину болтает из стороны в сторону на кочках. Видела в кабине пикапа противное лицо Саши с сигаретой в зубах.
Видела пустоту в их глазах. И уже в тот момент все поняла. Поняла, но продолжила кричать:
— Помогите! Помогите нам! Прошу вас! Умоляю! — Она остановилась на пути трактора. И железный конь проехал сквозь нее, не заметив мать с дочкой на руках.
Света еще крепче прижала к себе Тоню и всхлипнула. Медленно обернулась к полю.
Тот, кто при жизни был Николаем Степановым, так и не пойманным «похитителем с Приозерского шоссе», ждал этого мига. И как только обреченный взгляд бывшей жены уперся в его мертвые глазницы — проклятый за свои грехи Коля сделал первый шаг к добыче.
Мария Артемьева
Стрелочник
© Мария Артемьева, 2014
Ярославль — Москва
Как часто бывает: какая-нибудь мелочь, обыденная, незаметная, нисколько не занимательная дрянь случится в жизни… Но пройдет время — и вдруг понимаешь, что именно к этому-то пустяку вытянута, словно по линейке, цепочка явственных, неоспоримых следов, приведших к событию, может быть, наиболее важному из всех прочих.
Как будто так оно изначально и было задумано, сплетено и записано в книге Судеб. А попытайся человек увильнуть, спрятаться от воли неведомых управителей, возникнет перед ним Стрелочник, бесстрастный и неподкупный, словно скальпель хирурга.
И уже окончательно направит по пути, которого не миновать.
Эти стрелочники караулят каждого. Дожидаются назначенного часа. И невозможно угадать, в каком виде и когда они явятся.
* * *
— Как — отменили? — Максим Белов решил, что ослышался.
— Что вы меня спрашиваете?! Вы бы начальников у себя в Москве спросили! — Женский голос хрипел, скрипел и пришепетывал, проходя через старый микрофон, вмонтированный в окно кассы. Самой кассирши не было видно — ее загораживала какая-то массивная серая коробка и желтые выцветшие занавески. Казалось, этот голос просто записали на пластинку много лет назад, и теперь он звучит из далекого прошлого. В крошечном вокзале маленькой станции прошлое глядело отовсюду: с облезлых стен, из выщербленной плитки на полу, из дверей, крашенных унылой коричневой краской для пола. И еще запах — специфическая стойкая смесь табачного дыма, туалета, угольной пыли от титанов старого буфета, немудреной выпечки и еще бог знает чего.
— Да подождите, подождите… Как — до вторника?!
— Отменили, — повторила кассирша. Окошко кассы захлопнулось, подставив под нос Максиму глухой деревянный ставень. Рассердившись, он грохнул по нему рукой. Палец зашиб. Голубь, бродивший по кромке стенда с расписанием поездов, испуганно взмыл под крышу вокзала. Пожилая торговка, пронося мимо корзину с пирожками, шарахнулась от злющего мужика в охотничьей униформе.
Белов устыдился своего раздражения.
Только теперь он заметил, что деревянный ставень кассы затерт и потемнел. Задолго до него тысячи ладоней и кулаков стучали в это окошко. Тысячи тысяч. В течение многих лет. Ну и к чему это привело? Он вынул крохотную занозу из ушибленного пальца и оглянулся по сторонам. Что ж делать-то?
Бедная Лика. Она наверняка обидится. Распсихуется. Он же обещал ей — не позже воскресенья. Железно! Именно теперь, когда все между ними висит на волоске и, того и гляди, может сорваться… Лика ненавидит, когда ей приходится ждать понапрасну.
Как всегда в трудных ситуациях, рука Максима сама собой скользнула в карман, нашаривая сигареты. Перекурить бы.
Но сперва он вынул мобильник и отправил смс-ку на первый номер в списке контактов: «Приеду послезавтра. Предупреди отца».
Лучше так. Если сейчас позвонить, придется оправдываться. Никто не мог предугадать, что поезд, регулярно ходивший в этих краях каждый день, внезапно отменят. Но у Лики по этому поводу другое мнение. Она хотела видеть в своем мужчине всемогущее божество, прозорливое и всесильное. Лишить ее этой иллюзии? Этим Максим вполне успешно занимался целых три года их брака и почти добился своего. Вот только Лику при этом чуть не потерял. Нет никакой уверенности, что новые попытки начать все сначала что-то дадут. Но об альтернативе — о том, чтобы расстаться, — ему и думать не хотелось. Приходилось юлить.
Максим нахмурился, подхватив рюкзак, поправил на плече ремень от тяжелого жесткого чехла с ружьем и направился к выходу. Двери вокзала со стороны перрона оккупировал какой-то толстяк: пыхтя и краснея, он перетягивал через высокие порожки сумку-тележку на колесах с привязанными поверх клетчатыми баулами. Максим повернул к распахнутым дверям напротив.
Там его ждал центр города: пустынная крохотная площадь с разбитым асфальтом, окруженная одноэтажными деревянными домами, два-три ларька, хлебный и хозяйственный магазины, облезлые кусты сирени на обочинах.
Белов поставил рюкзак на скамейку возле стеклянной стены вокзала и поглядел на небо.
Оно провисло под тяжестью скопившихся наверху грязных серых туч. Ветер метался между ними, смахивая влажные капли. Гроза будет. Наверное, последняя осенняя гроза в этом году, подумал Максим и закурил наконец.
Наполнил ноздри и горло теплым дымом, закашлялся и почувствовал, как горечь во рту привычно отбивает горькие мысли.
— А может, и хорошо, что не успел, — сказал кто-то сзади. — Может, так оно правильней?
Белов обернулся. В первое мгновение ему показалось, что рядом никого нет. Но, опустив взгляд, он обнаружил говорившего.
Здоровенный лысый мужик, одетый в какую-то рванину, сидел на корточках, привалившись к стеклянной стене вокзала, задрав голову в небо. Голая макушка приходилась вровень с Максимовым рюкзаком, стоявшим на скамейке, — поэтому Белов и не заметил дядьку сразу.
Рядом с лысым, вывалив розовый язык и тяжело дыша, лежал крупный черный пес — старый и грязный, со свалявшейся шерстью.
