— Зато у тебя, смотрю, его с лихвой.
— Иногда мне кажется, я старше этого мира. Он не удивляет меня и не увлекает, потому что все, что мне нужно, я уже получил, а большего мне ничто и никто уже не даст, да мне и не надо. Но немного завидую — тебе, Бройславу, его девочке — у вас еще все впереди. Как ни крути, а научиться любить наверняка главный урок нашей жизни.
— Задачка не из легких, — заметил озадаченный Гарик. — Любить мать — это понятно, друга — тоже, они не предадут, но постороннюю женщину? Бабы переменчивы как ветер, и доверяться им?
— Весь мир переменчив, друг мой, и все же постоянен в своей неизменности до оскомины. По большому счету меняется лишь антураж, а суть остается незыблемой. И факт, что он ни черта не хочет по большому счету не влияет на тебя, а вот ты наоборот и хочешь, и влияешь, да не всегда понимаешь. А вот научишься любить — поймешь: не ты в его руках — он в твоих. Весь в одной маленькой ладони любимой, которая одна тебе и нужна, — и смущенно улыбнувшись, поскреб щеку. — Старею — философствовать начал, как старик на лавке. Вовремя на покой ухожу.
Бройслав любовался Леной, не видя ничего вокруг кроме нее. Он пил взглядом свет ее глаз, изгиб бровей, хмурую морщинку на лбу, свежесть малиновых губ, гордую линию шеи и хрупкость плеч. И все думал — как же они жили друг без друга и сколько сил употребили, чтоб все-таки существовать, все-таки надеяться на встречу.
Ему было настолько спокойно и уютно рядом с ней, что он, только осознав, вкусив это безмятежное приятное состояние, больше ни за что не хотел с ним расставаться. Он нашел не только ее, он нашел себя.
Бройслав понимал — впереди долгая и трудная дорога, на которой придется терпеливо отогревать сердечко любимой, прощать, поступаться своими интересами ради нее.
Но все это было незначительно для него и не пугало, а скорее радовало, наполняя новым, истинным, смыслом его существование. Главное — она рядом, с ним, и худшее позади. В этой жизни он исправит свои прошлые ошибки и сбережет ее. На этот раз никто не отберет у них счастья быть вместе, жить и дышать в унисон. И то, что им не довелось узнать тогда — они узнают сейчас, а что не познают сейчас, познают в следующей жизни.
Любимые действительно не умирают, потому что любовь не знает смерти. Она единственная постигла секрет вечной жизни.
Глава 21
Я чувствовала себя мухой, запутавшейся в паутине его внимания, он как паук питал меня ядом — своей нежности и выпивал силы противостоять ей. Я не хотела привязываться, но понимала, что уже привязалась. Когда успела, как? Не знаю.
Весь день Бройслав не отходил от меня и все смотрел, обнимал, держал за руку. Я слабела, терялась под его взглядами и не могла себя найти. То, что было важно еще вчера, отчего-то казалось сегодня уже ненужным, более того, глупым и пустым. Он не расспрашивал меня о моей жизни, не лез в душу и тем все глубже проникал в нее.
Я понимала — еще сутки в таком духе и мне с ним не справиться, как уже не справиться со своим сердцем. И пришла к единственно правильному, как казалось, выводу: нужно сорвать с него маску мягкости и благородства, чтоб увидеть истинное лицо, ужаснуться и остыть. Нужен был четкий план — спонтанность с Бройславом не пройдет. Но выработать тактику и стратегию своего поведения днем я не смогла — он не давал, сбивал с мысли, расслаблял, направлял мышление в другое, неизвестное мне пока русло чувственных эмоций, когда-то пугающих меня впечатлений. Я ждала ночи, чтобы лежа в тишине и одиночестве, по привычке прокрутить прошедший день, выявить свои просчеты и просчеты объекта, вспомнить, на что и как он реагировал, и понять из того, что ему нравится, а что нет, понять суть его личности, характера и составить план действий сообразно уже имеющимся фактам. И бить, но уже точно в цель, в подсказанные, открывшиеся невзначай тонкие места, давить — на больное, брать — за живое, давать — что хочет.
Но план провалился с треском: Бройслав не отпустил меня и ночью. Без разговоров привел в свою спальню.
— Я привыкла спать одна, — заявила ему сухо.
— Я тоже, — заверил он, прижимая меня к себе. — Но теперь все изменилось — будем привыкать спать вдвоем.
— Я пинаюсь, — предупредила. Он засмеялся.
— Надеюсь, что у меня подобной привычки нет.
— А еще жутко храплю!
— Да что ты? — он смеялся, глядя мне в глаза, и при этом уже пробирался под рубашку, гладил бедра, расстегивал пуговицы на груди. — Арию храпа эта спальня еще не слышала. Будет интересно.
Я попыталась оттолкнуть его, но он лишь крепче обнял меня:
— Девочка моя, ты можешь противиться, можешь не противится, но ничего не изменится, поверь: мы будем жить вместе. Нас теперь двое — ты не одна, запомни это.
Ладно, получи первую торпеду в приоткрытый шлюз:
— Я уже жила с другими, но при этом оставалась одна. Они не были настолько навязчивы.
Лицо мужчины закаменело, взгляд ушел в сторону, видно, чтобы не пугать меня своей злостью. А она была, если судить по голосу:
— Я просил тебя, забудь прошлое, не упоминай о нем. Мне неприятно.
— Мне тоже неприятно твое общество.
— Неправда.
— Ты так решил?
Бройслав прищурился на меня и улыбнулся. О, эти его улыбки! Он словно заглядывал мне в душу, читал в ней, как в книге, и знал истину, что скрыта от всех, потому что принадлежит лишь ему. И радовался этому, и довольно улыбался, скрывая свои знания, и не верил моим словам.
Он отодвинулся, расстегнул манжеты, снял рубашку, начал расстегивать ремень на брюках:
— Значит, я тебе неприятен?
— Да, — заверила, во все глаза рассматривая его мускулистый торс, от которого исходила сила и привлекала в свой капкан.
— И не хочешь, — подошел ко мне, обнажившись.
— Не хочу, — решила быть твердой и на этот раз не поддаться, одержать хоть маленькую победу, правда, вряд ли над ним, ведь предстоящая битва была скорее с собой.
— Совсем? — провел по моим губам, обнял, снимая с плеча рубашку.
— Считаешь себя неотразимым?
— Даже не пытаюсь.
— Тогда перестань изображать сексуально озабоченного плейбоя.
Он засмеялся и, подхватив меня на руки, уложил на постель.
— Девочка моя, когда женщина не хочет мужчину, она не пожирает его взглядом, в ее глазах стоит холод, а не горит пламя страсти.
Бройслав навис надо мной, прошел ладонью от бедра к груди и зашептал с лукавой улыбкой на устах:
— Держу пари, ты хочешь меня.
— Не-ет, — а губы сами изогнулись в ответной улыбке, и глаза зачарованно смотрели в его зрачки, теплые, ласковые, в которых мне виделся целый мир, прекрасный, как рай, не знающий ни горя, ни печали, ни забот. Бройслав гостеприимно распахивал дверь в него, приглашал без всяких условий, но как легко было войти в него, доверившись, так и легко пропасть в нем. Я была не готова открыться столь же безоглядно, как это сделал он, не готова пустить его в свой мир, потому что в нем был ад, а он не равноценен раю.
