– Это же так далеко!
– Не многим дальше, чем Плесси-ле-Тур.
– Но туда я ходила с вами.
– Там я тоже буду с тобой. Не бойся, тебя встретят и проводят. Если же испугаешься испить из чистого источника, пепел и зола на всю жизнь станут твоим уделом.
* * *
Дочь ловчего, привыкшая жить в глуши, Одиль не боялась леса. Но все равно ей было страшно. Гражданские войны, терзавшие Францию, не миновали и благословенную долину. Однако во владениях главного ловчего никто бы не посмел тронуть его дочь, страшась сурового нрава графа. Но что будет, если она повстречается с солдатами, не важно чьими – короля, Лиги или гугенотов? Или просто с охотниками?
При всей своей наивности она знала, что будет. И никто не подтвердит, что Одиль знатного рода, и красота не будет ей защитой, наоборот… Лучше десять раз повстречать в лесу голодного волка.
Но ни волков, ни охотников не было, а вот подошвы у туфель окончательно отвалились. Идти в них было невозможно, оставаться на месте – тоже, и Одиль пришлось сбросить проклятую обувку. Ступив босыми ногами на палую листву, в которой, как змеи, таились острые сучья, Одиль едва не заплакала от боли и унижения. В какой-то миг она готова была повернуть назад. Но нет. Если она, дочь графа де Монсоро, пустилась в путь, то дойдет до цели. И сделает все, чтобы ей более никогда не пришлось брести по темному лесу в страхе и одиночестве, раня ноги в кровь.
Совсем стемнело, и Одиль не представляла, куда идет. Проклятие! Ведь ее должны были встретить! Она не допускала мысли, что крестная обманула ее. Неужели она заблудилась? Ей снова стало страшно, особенно когда с ветки ближайшего дерева сорвался ворон и закружился над ее головой.
Одиль замахала руками, но настырная птица не улетала. Более того, словно бы на зов, слетелись другие вороны. Черный вихрь закружился во тьме, и кружилась голова от испуга… до того мгновения, когда Одиль вспомнила удивительно обученных лошадей крестной. Что если она и птиц сумела также обучить? И, уверяя, что Одиль встретят, имела в виду вовсе не людей?
Карканье прекратилось, и луна выкатилась из-за туч. Одиль невольно подняла голову и увидела на фоне белого диска черные силуэты. Тоже птицы. Но не вороны. Дочь ловчего не могла не опознать лебедей. А черными они кажутся, потому что ночь.
Вороны и лебеди… как странно…. Может быть, это знак? Решившись, Одиль пошла в ту сторону, куда летели лебеди. Вороны устремились туда же, снова подняв грай, и в карканье их Одиль послышалось одобрение.
Путь не стал легче, но страх ушел, и Одиль продвигалась гораздо быстрее. Временами ей чудилось, что она летит над травой. Да, под ногами была трава. Одиль выбежала на поляну… и вновь остановилась. Перед ней были развалины замка. Даже в сумраке можно было разглядеть, что разрушили его отнюдь не недавние войны. Древние камни заросли мхом и лишайником, оплетены плющом, выщерблены дождями и ветром.
– Это замок Веррер-ан-Форез, – услышала Одиль знакомый голос. – Он был построен Ренфруа Анжуйским восемьсот лет назад. – Госпожа Сен-Этьен вышла из-за разрушенной стены. – Здесь я нашла себе приют.
– Так ваш дом…
– Нет, не здесь…. Но ты выдержала испытание, и тебе нет нужды оставаться у этих развалин. Я провожу тебя и научу, что делать.
И они пошли вместе, и Одиль казалось, что кто-то еще сопровождает их. Тени мелькали между деревьев, кто-то шуршал в траве. Куницы, лисы? Может быть, за деревьями и в самом деле волки? Почему-то Одиль уже ничуть не было страшно. Другое занимало ее.
– Куда мы идем?
– К источнику… Сегодня ночь полнолуния. Луна правит приливами и отливами, а значит, всеми водами на земле, так же как она правит кровью в теле женщины. Нынешняя ночь – ночь обновления вод. Да станет она ночью обновления крови!
Серебристая полоса воды высветилась в лунных лучах. И еще стоячий камень, на котором были выбиты какие-то странные знаки – не французский язык, не латынь, они даже на буквы не были похожи. На камне была чаша, темная, грубая, а в ней – нож с изогнутым лезвием.
– Ты должна войти в источник, – сказал крестная.
Одиль послушалась приказа. Исколотым ступням было даже приятно прикосновение холодной воды. И ей не было жалко старого, истрепанного платья, заполоскавшегося по течению.
– Кровь, – произнесла крестная. – Кровь должна обновляться постоянно, иначе сила, заключенная в ней, исчезнет. Даже боги порой приходят к смертным, дабы смешать свою кровь с человеческой. И только клятвы на крови имеют силу.
Держа одной рукой нож, она зачерпнула воды из источника. Затем протянула нож и чашу Одиль.
– Ты должна пролить свою кровь в чашу.
Прежде чем принять дары, Одиль расстегнула ветхое платье. Задумалась, но лишь о том, где рана не будет видна. И полоснула себя под левой грудью. Охнула от боли, но темная кровь закапала в чашу, замутняя прозрачную воду.
Одиль сделала большой глоток и не почувствовала вкуса.
– А теперь проси, чего ты хочешь.
«Новое платье, – готова была перечислить Одиль, – новые туфли, карету, слуг, дворец, досыта есть каждый день…»
Но вместо этого она осипшим голосом произнесла:
– Я хочу стать принцессой.
Внезапно голова закружилась еще сильнее, чем прежде, Одиль охватила страшная слабость, и она едва не выронила нож и чашу. Но крестная забрала их и выпила то, что в чаше оставалось.
– Кровь обновилась, – выкрикнула она, – Жертва принята!
И полоснула ножом по завязкам своего плаща. Тот упал и растворился в воде, как чернильное пятно. Под плащом на госпоже Сен-Этьен ничего не было. И тело ее поражало совершенной, нечеловеческой красотой. Кожа была столь бела, что луна, казалось, сияла ее отраженным светом. И волосы, рассыпавшиеся до коленей, змеились по ветру, меняя оттенки в призрачном свете.
Затем она зачерпнула воды в чашу и плеснула ее на Одиль. Холод пробрал девушку до костей, но в этом было некое наслаждение. Она чувствовала себя так, словно ей дали выпить лучшего вина с виноградников Анжу.
Крестная воздела руки – и хлопанье множества крыльев было ей ответом. Птицы-провожатые, доселе парившие в вышине, по спирали стали спускаться к источнику. Они носились вокруг, вздымая воздух и воду, лебеди и вороны, и голова от этого кружилась еще больше, и Одиль с трудом осознала, что лебеди не выглядят черными, они и в самом деле черные. А затем они устремились к женщинам, обхватывая, обнимая их распростертыми крыльями; вороны – к госпоже Сен-Этьен, лебеди – к Одиль. Сердце Одиль забилось так отчаянно, что она потеряла сознание – или ей померещилось, а когда пришла в себя, то обнаружила, что не упала, а вот птицы исчезли. Самое же главное – одета Одиль была не в прежние обноски, а в роскошное черное платье из лионского шелка. Волосы сами собой сложились в замысловатую прическу, увенчанную током с лебедиными перьями, шею охватывало ожерелье из черного жемчуга.
