На бумажке и впрямь были водяные знаки – просвечивал знакомый профиль. Но Сергея и это не убедило.
– А чего с ним говорить! – процедил один из мутноглазых. И взял из пирамиды винтовку. Другие последовали его примеру.
– Погодите, товарищи, – остановил их черный. – Стрелять только по моей команде! Законность должна быть во всем!
Сергей поверил – сейчас его расстреляют. Прямо здесь! Три минуты прошло. Осталась минута. Мутноглазые поднимали стволы винтовок, плевали шелуху на пол. Проснулся висящий на стене приемничек-репродуктор. И объявил хрипато:
– Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней...
И спекся. Заглох.
Черный поглядел на Сергея как-то отечески, любя. Потом скосил глаз назад и проинструктировал:
– Как взмахну платочком, так и палите!
– Не боись, не промажем, – заверили его мутноглазые хором.
Винтовочные дула смотрели в лицо Сергею. Оставались секунды.
– Стойте! – жалобно попросил он, цепляясь пальцами в подоконник. – Стойте!
– Чего еще, юноша? – полюбопытствовал черный. И принялся протирать вынутой из кармана красной тряпочкой свои очочки.
– Последнее желание!
– Вот как?! – черный удивился, брови поползли вверх по морщинистому лбу.
– Мировым паразитам последних желаниев не дается, – зло выговорил крайний мутноглазый. – Мировых паразитов давят как клопов, на месте!
– Пора кончать! – брякнул средний.
– Ну почему же, – показал свою власть черный. – Давайте послушаем. Чего же, интересно, вы желаете, юноша, папироску, рюмочку водки и ложечку икорки, женщину?
Сергей надулся и выпалил:
– Я желаю в уборную!
– Чего?!
– Он говорит, в сортир хочет! – пояснил крайний.
Черный отмахнулся, наморщился.
– Странное у вас какое-то желание, – проговорил он в нос. – Я еще понимаю, если б, извиняюсь за выражение, сортир, стоял где-то на улице! Но как вы собираетесь бежать из этого, пардон, сортира?!
– Я не собираюсь бежать, – ответил Сергей, – брюхо чего-то скрутило. Боюсь, как бы конфузия не вышла – пальнете и...
– Как это все по-мещански, как по-расейски! – еще сильнее сморщился черный. – Брюхо! Дикость! Отсталость! Нет! Нет!! Тысячи раз я убеждал товарищей – рано, рано мы взялись за это дело! Совсем рано – народец не готов, народец убог, сир, дик, темен!!! Ему идеалы, а он – брюхо, понимаете ли!
– Шлепнуть, контру, и весь разговор! – присоветовал мутноглазый справа. – Или я его щас штыком продырявлю!
– Пулей сподручней, – покачал головой левый.
Черный коротко махнул рукой.
– Идите, идите, юноша! И постарайтесь нас не задерживать! – он достал из кармана часы-луковку на цепочке, щелкнул крышечкой. Потом горестно вздохнул: – Как трудно сохранять чистые руки среди всей этой грязи, дряни и швали!
Сергей зашел в туалет, прикрыл дверь. Судя по всему, палачи не боялись, что он убежит. Скрипнула молния на сумке. И бутылка выплыла наружу. Это было последним средством! Но... Одно «но» – Ира! Он уже дернулся– не оставлять же ее с этими убийцами, с этими подонками! Но потом спохватился – ведь это они, именно ОНИ! Те, о ком говорил зеленый! И пришли Они за Ним! Больше им никто не нужен!
Он сорвал пробку. И начал пить.
Первые глотки давались с трудом. Организм отвергал бормотень. Но потом пошло лучше. И все же, когда бутыль опустела, у Сергея глаза вылезали на лоб. Он весь вспотел, сбросил куртку прямо на унитаз. В голову шарахнуло, да еще как шарахнуло – он чуть не выронил бутылки. Все завертелось, закрутилось вокруг. Явилось огромное плотоядно ухмыляющееся лицо бородатого шамана. Шаман это хитро щурил глаза и все заглядывал Сергею чуть ли не в душу. Потом он вдруг прокартавил: «моодцом, батенька, моодцом! на пгавильном пути, товагищ!» И пропал. Сергей почувствовал, что вот-вот грохнется – никогда он еще не косел так с одной-то бутыли.
– Чегой-то он там прозаседался, – тревожно прозвучало извне. – Может, в дыру ускользнул?
– Ниче, – ответили бодрее, – я его из дыры етой штыком выковыряю! Не усклизнет, убивец!
Сергей вскинул бутыль вверх – она уже была полна. И присосался. Совсем неразборчиво до него донесся сиропный голос:
– Большое дело, товарищи, в перчатках не делают! Надо вынимать приговоренного.
– Ето верно, – заметил один из мутноглазых, – я сразу скумекал, что ен там по большому делу засел. А что перчаток на ем не было, его точно видал, врать не буду!
И они принялись колотить в дверь.
Сергею показалось, что он сейчас лопнет. Но именно в этот миг голова стала светлеть. Он глотнул еще трижды... и отвел бутыль-генератор, поставил на крышку унитаза.
– Отворяй, зараза!
– Да-с, юноша, ваше последнее желание что-то затянулось!
– На штыки брать надо!!!
Бутыль-генератор вспыхнула, рассыпая мириады искр, хрустальные соты высветили иные миры, притягивая к себе, маня.
– Выходь, сучара золотопогонная!
– Сейчас, – откликнулся Сергей, – только штаны подтяну!
Сияние залило весь туалет, стены пропали, пол ушел вниз, потолок умчался под облака. Сергей приготовился к неожиданному – вот сейчас высунется лапа, или вопьется в мясо гарпун, или захлестнет цепями... Но ничего такого не произошло.
– Не сработала! – прошипел он и приготовился смачно выругаться.
Но в это время из мрачной сердцевины бутыли-генератора выпучилась тяжелая маслянистая струя, медленно потекла вниз, ударило в нос страшным бормотушным запахом, и не запахом даже, а кошмарной вонью. Струя падала далеко, туда, куда провалился кафельный пол... и оттуда, оттуда поднималось вверх целое море маслянистой жижи, бурлило, вздымалось, ползло. Сергей забрался с ногами на унитаз, на крышку, спихнул бутыль в жижу.
– Надо стрелять! – пропел черный за дверью.
– Стрельнем! – отозвался один из мутноглазых.
Пуля пробила дверь, потом бачок – и из бачка ударила еще одна струя, не менее вонючая и маслянистая. Черная жижа добралась до коленей Сергея, до груди, коснулась подбородка. Он подпрыгнул, пытаясь ухватиться за лампочку.Но сорвался, соскользнул с крышки, ушел с головой в бормотушную жидкость, начал захлебываться, рваться вверх... но чем сильнее он бился, тем сильнее его засасывало в беспросветную жуткую пучину, тем больше жижи проникало в легкие и тем меньше оставалось надежды.
Обезумев от страха, от удушия, от ощущения приближающейся смерти, он рвал на себе рубаху, засовывал пальцы в рот, оттягивал нижнюю челюсть, будто это она мешала вздохнуть, царапал ногтями лицо... кричал, кричал, кричал! Но ни звука не вырывалось из его горла.
Сколь, веревочка, ни вейся,
А совьешься ты в петлю!
